Дора отрицательно закрутила головой. Все рассмеялись.
– Так что в нашем доме не так?
– Доспехи ваши не настоящие.
– Как это не настоящие? Один в один! – возмутился Крис.
– С виду старые, а на самом деле новые.
– Ну и глаз у тебя!
– А ты что думал, я за всякое Г двадцать пять монет выкладывать буду? – улыбнулся Греб. Дора не верила себе, но, вроде бы, все обошлось. Выжила. Надо рискнуть, пока хозяева ей довольны, потом такого случая не будет.
– Хозяин, скажи, вы люди? Я умею тайну хранить, я с караваном ходила.
– Вот ведь настырная. Люди мы, люди. То, что мы чужеземцы, не тайна.
– Вы с того материка?
– Еще дальше. Но это как раз тайна.
– Вы оттуда, откуда наши предки пришли?
– Ишь ты! Все знает! – восхитился Крис. – Нет, Дора, но ты почти угадала. Мы живем еще дальше. Сюда приехали, чтобы найти одного человека. Ваши порядки знаем плохо. А ты что о нас подумала?
– Что вы ночью меня убьете, кровь выпьете, а Черной Птице не отдадите. И я, мертвая, буду на вас до скончания века работать.
– То есть, зомби из тебя сделаем. А ты видела таких?
Дора серьезно кивнула.
…Вытянулась под простыней и прислушалась к себе. Под одеялом было слишком жарко, и она повесила его на спинку стула. Странный дом. Странный и страшный. Не бьют… Лучше бы били. Целый час допрашивали, чем от местных отличаются. А как тут объяснишь, когда на этом берегу одни обычаи, на другом – другие, в фортах – третьи. Секон большой. А они слушают, будто без этого жить не смогут. Завры караваном! Греб дорогой медальон приказал носить. Не подарил, а надел, и запретил снимать. Сказал, что, если снимет, в бараки продаст. Дора хотела снять. Лучше в бараки. Там все ясно. Мириам отговорила. Гребу сказала, что неправ. Что, мол, нельзя ее, рабыню, запугивать. Кого же тогда можно, если не ее? Как хорошо было в караване. Все ясно, кругом свои. Ошибешься, караванщик плеткой вытянет и простит. Считается, что проехали. На то и караван. А тут ничего не ясно. Простили, не простили…
Внезапно Дора вспомнила, о чем говорили за обедом. Крис ждал ее! Она обещала придти. И забыла. Ох, боже мой! Третий проступок за день.
Проворно скатившись с кровати, она выскочила в коридор. Где же его спальня? Справа или слева? Приоткрыла одну дверь. На подушке две головы. Приоткрыла другую. Одна. Тихонько юркнула под одеяло. Провела рукой по груди мужчины. Крис тут же проснулся.
– Тави?
– Это Дора, хозяин.
– Что ты тут делаешь?
– Хозяин хотел видеть Дору, Дора пришла.
– Глупышка ты еще.
– Дора обещала, Дора пришла, – обиженно ответила девушка. – Если Дора не нужна господину, она уйдет.
Ладонь легла ей на плечо, спустилась ниже, на грудь, двинулась еще ниже.
– Подожди минуту, – приказал Крис, перегнулся через нее, пошарил в тумбочке. – Съешь таблетку.
Вложил в ее пальцы твердую горошину. Дора послушно разжевала. Горошина оказалась жутко горькой.
– Горько, – пожаловалась она.
– Не надо их разжевывать. Так глотай, – пояснил Крис. Его рука опять легла на грудь Доры.
– Ничего ты не умеешь. Кому нужно твое притворство? – Крис перекинул туда-сюда ее вислую грудь.
Дора уткнулась лицом в подушку, натянула на голову одеяло и зарыдала в голос. Второй раз за этот день слезы из нее лились ручьем. Крис обеспокоился.
– Послушай, я тебя не звал. Ты сама пришла. Зачем пришла, если не хочешь?
– Ты же видел, кого покупаешь. Если виновата, выпори. Я изо всех сил старалась. Ну, не гожусь я для постели, не обучена. Зачем купил, зачем придти приказал?
– Я приказал?
– За обедом.
Долгую минуту Крис молчал. Рука его внезапно стала мягкой и нежной.
– Послушай, глупенькая, мы за обедом часто мелем всякую чепуху. Не надо все понимать буквально.
– Я изо всех сил стараюсь. Ты сейчас сказал, я половины не поняла. Продай меня, господин. Куда угодно продай, только подальше от этого дома!
Крис больно сжал ее сосок. Дора вскрикнула и замолчала. Его губы закрыли ей глаза. Руки, огромные, нежные, были везде сразу. Ожила грудь, налились соски. Потом он вошел в нее. И, впервые, за все годы каравана, ее тело откликнулось, забилось, затрепетало.
Дора проснулась от мужской ласки. Солнце светило в окно. Крис долго готовил ее, пока ласки не стали непереносимы, тело выгнулось дугой, бедра широко развернулись. Тогда он взял ее. Дора кричала в голос и извивалась в экстазе. То, что было вчера, не шло ни в какое сравнение. Вот она, настоящая жизнь! Вот оно, счастье! Еще минута, а потом хоть в нуль навсегда.