У дальней торцевой стены, особняком, стоял еще один пленник. Это был худой измученный человек средних лет с затравленным взглядом. Перед ним стояла табуретка, на которую он обреченно смотрел, как будто эта мебель была одушевленным предметом, предвестником его грядущих мучений.
Наконец, один из чеченцев, надев черный намордник — шерстяную маску с прорезями для глаз и рта, взял пистолет наизготовку, стволом кверху и пошел к табуретке. Именно так: не к человеку, а к табуретке. Сел, широко расставив ноги, не опуская пистолет, а лишь прибавив к правой руке и левую, чтобы легче было держать оружие в таком угрожающем положении. Сбоку вдруг оказался оператор с телекамерой, в кадр которого, по-видимому, входили двое — жертва и палач. Поодаль от них присел, чтобы не загораживать картину зрителям, важную часть которых составляли пленники, человек в сером халате с бурыми пятнами, похожий в таком одеянии на мясника. В руках он держал резиновый жгут. Некоторые чеченцы у дверей тоже присели на корточки.
— Говори! — приказал палач.
Жертва заговорила каким-то безжизненным языком, глядя в объектив. Несчастный просил родственников набрать необходимую сумму денег и передать его похитителям, которые его постоянно избивают «как последнюю собаку». А ведь он же не собака! Так почему к нему так жестоки его родственники и друзья! Наберите, займите денег, иначе я буду замучен! Не будьте бессердечны! Посмотрите, до чего доводит ваше упрямство!..
По-видимому, человек, в обмен на жизнь, говорил готовый текст. Но не это удивляло — человек знал, что с ним будет после его речи… И говорил о себе, о своем положении почти равнодушно, несмотря на то, что пытался некоторые части фраз выкрикивать, видимо, как было велено. Или ему известны более глубокие и продолжительные мучения, чем грядущая с ним короткая показательная операция, замышленная мучителями, или он боялся тех ужасов, которые могут последовать в результате неповиновения. Во всяком случае, перед зрителями стоял не человек — животное в облике человека; не важно — боялся ли он в данный момент или испытывал обреченное равнодушие к себе.
Человек-животное умолк и вопросительно посмотрел на палача.
В этой паузе, несмотря на достаточно большое расстояние до действующих лиц этого телеспектакля, Колька ощутил не только свое волнение, не только беспокойство остальных зрителей, в том числе чеченцев у дверей, но и смятение палача, на котором сейчас было сконцентрировано все внимание. Возможно, даже в маске, живодер нервничал перед камерой, что, так или иначе, свойственно всем людям. Наконец, щелкнув предохранителем, он хрипло выдал:
— Указательный покажи…
Несчастный, казалось, еще секунду после ожидаемых слов не верящий в то, что предстоит, и замерший, — вдруг дернулся всем телом и медленно поднял кулак перед пистолетом палача. Затем так же медленно разогнул указательный палец, как будто указывая на телеоператора…
Звучный щелчок! — и одной норкой в глиняной стене стало больше.
Человек-скотина захныкал и опустил руку, к нему сейчас же подбежал «мясник», ловко перетянул жгутом руку выше запястья, останавливая кровь с пальцевого обломка.
Оператор выключил и опустил телекамеру.
— Теперь пишите письма на родину! — обращаясь к пленникам-зрителям, возбужденно воскликнул тот, кто только что произвел выстрел, срывая с себя маску. — Та-та-та!.. — прострочил он голосом, поводя пистолетом по строю пленников у стены.
Строй вздрогнул, передние отпрянули назад, шеренга вмиг превратилась в груду тел с парой десятков объятых ужасом глаз.
Палач нервно и победно рассмеялся:
— То же самое будет и с вами, скоты!.. Если за вас не заплатят!
Рядом с Колькой человек упал в обморок: он вывалился из толпы и рухнул к ногам палача. Палач, еще распаленный и заметно довольный такому подарку, выругавшись, пнул человека в голову и, плюнув на тело, отвернулся. Спектакль был окончен…
Через каждый десяток дней подобные спектакли, с небольшими вариациями, повторялись. При этом менялись люди в толпе зрителей-невольников. С некоторыми удавалось переброситься словами. Общий смысл того, что довелось услышать, сводился к тому, что рабовладельцы спешат: началась новая война, федеральные войска быстро продвигаются по равнине, скоро будут в Грозном, и боевикам придется отступать в горы. Потому рабовладельцы вынуждены торопиться решать: то ли гнать рабов дальше, то ли «кончать» здесь. «Бесполезных» будут ликвидировать, «перспективных» возьмут с собой.