— Вот теперь ты настоящий Абрек! — первым подал голос Колька, как сделал бы это ранее, в той, нормальной жизни. Но на этот раз шутки не получилось.
Ибрагим, согласительно кивнув, ни о чем не спрашивая Кольку, сразу стал рассказывать о себе — небрежно и даже несколько развязно. Как будто встретились два человека, один из которых живет неинтересной, пресной оседлой жизнью, без всяких приключений, — а другой только что вернулся из рискованного путешествия, где было место для удивлений, для подвига, для риска: один сыплет рассказами, а другой грустно молчит, завидуя…
— С мирной жизнью не получилось, Коля. А началось все, вроде, нормально. Работать начал… Своя отара появилась. Но наши вдруг решили, что хватит бездельничать, пора наступать… — Ибрагим засмеялся было, но затем опустил голову и осуждающе покачал ею из стороны в сторону. — Это не наивность, Коля. Это… главная ошибка. А с другой стороны — что им было делать? Арабы говорят: вперед! Отрабатывайте доллары! Куда уж тут до экономики… До строительства нового государства… Маленький народ ведь не бывает независимым, это дураку понятно… Вот результат… И Западу приятно, что у России дырка в боку, хоть и не любит исламистов. В Чечне, Коля, получается, сходится уйма интересов. Поэтому нашим лидерам приходится свой кораблик очень искусно крутить-вертеть, создавать видимость движения. Арабам показывать копченую корму: дескать, это мы дымим-взрываем, как истинные моджахеды, гоните деньгу! А Западу — умытый нос: мы не террористы, мы за цивилизованную свободу, голосуйте за нас в своих парламентах!.. Запад якобы верит — так ему удобней. Но не только Запад, но и мы, чеченцы, друг перед другом, делаем вид, что это Москва сама вдруг, ни с того, ни с сего, опять напала на нас, не хочет дать покоя многострадальному народу, душит свободу! Так надо!..
— Воюешь? — участливо спросил Колька, вдруг почти забыв о своих печалях. — А как твое художественное творчество?
— Воюю…
— За чужие интересы?..
— Эх, Коля… — Ибрагим задержал грустный взгляд на Кольке. — Вот мы вас, русских, понимаем… Вы — на ладони, простые, как рубль, хоть и говорят о русской душе… загадочной. А ведь не всякий русский поймет чеченца. У нас роль играет общественное мнение, если так можно сказать. Что родственники скажут… Как тейп решит. И так далее… Вот у меня ваши убили двоюродного брата… Неважно, был он сам виноват или как-то по-другому… Может, случайно… Не важно! Не важно, когда он — чеченец, а обидели его — чужие. Я должен мстить!
— Ну, а как же… — начал было Колька, но Ибрагим махнул на него рукой, перебивая.
— Только не надо про справедливость! — Ибрагим начал горячиться. Вскочил, затем опять сел. — Вот, смотри, что такое справедливость: твой хозяин для меня — свой! Ты, «неверный», — чужой! Не имеет никакого значения, что ты — мой знакомый… Что мы с тобой вместе срок тянули… Да я, если хочешь знать, и рядом бы с тобой в зоне не стоял, будь в отряде хоть один чеченец! Хоть один! Не важно: хороший или плохой… Свой! Вот так! Понятно? Вот так у нас!..
Ибрагим обхватил голову руками и сидел молча несколько минут. Колька не смел нарушить это молчание. Перед ним сидел действительно чужой человек, или очень хотевший казаться чужим. Колька представил глубину несчастья Абрека, который, по его признанию, вынужден жить какой-то не своей, подчиненной жизнью… Ведь это тоже — неволя. От которой не откупишься…
— Коля!.. — Ибрагим поднял глаза на Кольку. — Сейчас я не могу даже сказать твоему хозяину про тебя: отдай мне его, он мой друг! Потому что мы с твоим владельцем — чеченцы, а ты — враг, неверный, ты с нами воюешь! Против нашей свободы!..
— Эй, подожди! — вдруг горячо прервал его Колька, нахмурившись, — подожди! Нашел вояку! Видел я вашу свободу!
Ибрагим удивленно замолчал, явно не ожидая от измученного Кольки подобной прыти. Но Колькина горячность пошла на убыль, хоть он и довершил, что желал сказать:
— Свобода воровать и продавать людей, свобода отстреливать пальцы, отрубать головы… Позавчера заставили — один раб убил другого… Снимали на пленку… Потом друг другу показывают… Детям… Смеются… Тренируют…
Ибрагим, видимо, скоро не найдясь, что ответить, и при этом полагая, что отвечать нужно непременно быстро, просто продолжил свою мысль, которую пытался прервать и опротестовать Колька. Но продолжение получилось не очень уверенным и оттого путаным: