— Сын богатея позавидовал моим способностям. Он обвинил меня в краже серебряной безделушки. Если бы меня схватили, могли казнить или же, помиловав, отрубить руку. Но аллах снисходителен — мне удалось бежать… — Тахир замолчал. Взгляд его сделался печальным. Чучин подумал, что старика и сейчас донимает боль от нанесенной ему в детстве обиды.
Один из сидевших напротив шахматистов, напряженно дожидавшийся хода соперника, вскочил и от радости захлопал в ладоши:
— Мат! — воскликнул он и победоносно взглянул на Чучина.
Иван улыбнулся.
— Я бродяжничал, изучал ремесла, торговал, — продолжал свой рассказ Тахир. — Много пришлось перетерпеть. Оставаться на одном месте я не любил. Из Афганистана перебрался в Персию, оттуда в Турцию. Жил и в Сирии, и в Египте. В вашем возрасте старался ничего в жизни не пропустить. С годами это проходит. — Он поднял руку к голове, спросил: — Вы, конечно, знаете, что означает зеленая чалма?
Вопрос был задан таким тоном, что Иван был вынужден неуверенно кивнуть. Но старик, видимо, почувствовал смущение собеседника, деликатно исправил свою ошибку.
— Такую чалму носят те, кто совершил паломничество в Мекку. Когда я устал от суеты, поселился на родине пророка. Много читал. У нас ведь не каждый мулла хорошо Коран знает, а я выучил его наизусть. Когда в Бухару вернулся, встретили меня как святого.
— Приятно, наверное, когда на тебя чуть ли не молятся? — поинтересовался Иван с единственной целью — польстить самолюбию старого человека.
Но старик не принял лести.
— Это только в молодости тешат тщеславие, а сейчас мне хочется одного — покоя, — безразлично отмахнулся он и, потеребив бороду, вздохнул: — К тому же: быть у всех на виду, может быть, и почетно, но иногда опасно.
— Опасно быть уважаемым человеком? — не понял Чучин.
— А вы как думаете? Люди не прощают тех, кто не оправдывает их надежд. Я лечу травами, от многих болезней средства знаю. Лечил и бухарского эмира. Он о своем здоровье очень заботился. Если бы ему показалось, что я плохие советы даю, приказал бы живым в песок закопать. Сейид Алим-хан человек жестокий…
Заметив, что Тахир снова пристально смотрит на шахматистов, Иван спросил:
— Любите шахматы?
— В молодости увлекался, а сейчас все позабыл, зато теперь человеческие лица говорят мне больше, чем шахматные фигуры, Смотрите, как они переживают, и радуются, когда одному удается обыграть другого, — тихо продолжал старик и, улыбнувшись, добавил: — Иногда довольно любопытно следить за игрой, смысла которой не понимаешь.
Иван удивленно взглянул на своего спутника, но ничего не сказал.
Старик замолчал, повернувшись к проходу. Подозрительно щурясь, он с явным неодобрением разглядывал полного коренастого узбека с рябым одутловатым лицом, медленно пробиравшегося в другой конец вагона.
— Шатается тут всякий сброд, того и гляди что-нибудь пропадет, — проворчал старик.
— Вроде бы не похож на жулика, — сказал Чучин, еще раньше приметивший толстяка.
Тахир не ответил, лишь брезгливо скривил тонкие губы.
Рябой споткнулся о какой-то тюк, зло выругался и исчез в тамбуре.
В Бухару прибыли поздно вечером. Как только поезд сбавил ход, в вагон влетел усатый бритоголовый красноармеец и, стараясь перекрыть царивший там гомон, что есть мочи завопил:
— Все, приехали! Дальше поезд не пойдет! Всем выходить!
От этих слов гомон в вагоне стал еще громче, и бритоголовый, безуспешно отбиваясь от наседавшей на него толпы, сменил тон:
— Граждане, будьте настолько сознательны! Не заставляйте вас упрашивать!
— Что случилось? — недоуменно спросил Чучин у Тахира, но тот лишь устало развел руками и закрыл тяжелые морщинистые веки.
Чучин протиснулся к выходу, соскочил с подножки и остановил проходившего мимо железнодорожника с рупором.
— Что происходит?
Железнодорожник устало махнул рукой в сторону вокзального здания, где на стене белело какое-то объявление.
— Читать умеешь? — ответил он вопросом на вопрос.
Объявление, освещенное двумя закопченными керосиновыми лампами, извещало, что сообщение с Новым Чарджуем временно прервано.
— Когда пойдут поезда? — раздраженно, будто железнодорожник был в чем-то виноват, спросил Чучин.
— Кто знает? Басмачи опять орудуют. Завтра-то точно придется по Бухаре гулять. Небось и послезавтра тоже.
Иван растерянно огляделся, соображая, как теперь быть. И в это мгновение услышал за спиной знакомый голос с едва заметным акцентом.
— Вам, наверное, и переночевать негде? Пойдемте ко мне, — любезно улыбаясь, предложил Ивану старик попутчик. Он глубоко вдохнул влажный воздух и добавил: