-- Оталь-шодан, - почтительно произнес я, подойдя ближе, - что привело тебя на мой двор в такое время?
-- Вейриш-шодан, - ответил он, едва ли не коснувшись ухоженной черной бородой земли, - я пришел просить о великой милости!
-- Тогда встань и идем со мною в дом, и пусть твои сыновья идут с нами вместе, а слуги отдохнут под деревьями, в тени, - сказал я, и он поднялся, опираясь на руку старшего сына. Младший подал ему тарбан.
Солнце палило нещадно, как всегда в это время года, и я подумал: что же могло заставить почтенного человека явиться ко мне вот так? Приди он с обычной просьбой, я мог бы и не выйти к нему, но когда человек преклоняет колени и обнажает голову, нельзя не выслушать его, не навлекши на себя позор.
-- Вейриш-шодан, - выговорил он, когда мы уселись в благословенной прохладе, и Алиша принесла угощение, - я знаю, ты отмечен богами, как и твоя досточтимая супруга... Потому прошу: помоги найти сына моей сестры!
-- Постой, достопочтенный, я чего-то не понимаю, - нахмурился я. - Как я могу найти человека, если никогда не видел его и даже не знаю имени?
-- Говорят, ты часто бываешь в горах, Вейриш-шодан, - сказал Оталь, вытирая мокрый лоб вышитым рукавом, - быть может, с высоты ты разглядишь следы каравана, который должен был вернуться несколько дней назад, и с которым ушел Ориш?
-- Боюсь, те горы не настолько высоки, - сказал я приличия ради. Думаю, соседи прекрасно знали, кто я таков, но предпочитали держать это знание при себе до поры до времени. - Выходит, твой караван не вернулся в срок?
-- Именно так, Вейриш-шодан. Я считал, сыновья считали... Песчаных бурь не было, гроз не случалось, разбойников возле Адмара давно нет, и караван давно должен был миновать оазис! И я точно знаю, что до того с караваном ничего не случилось, если не считать павшего ишака: на половине дороги сын моей сестры выпустил птицу, и та принесла письмо, - Отал вынул из рукава крохотный футляр. - Вот оно. Всё шло, как должно, но никто не вернулся! Совсем никто, Вейриш-шодан! А даже если бы пали все животные, люди смогли бы дойти, пускай и бросив груз...
-- Странное дело, - я взял футляр, открыл и вытряхнул на ладонь туго свернутую записку. - Самое обычное письмо, ни о каких тревогах и опасениях твой племянник не пишет... Но почему ты не пошлешь людей навстречу?
-- Я послал человека, но не вернулся и он, - покачал головой Оталь. - Жена моя и сестра думают, что виной всему пустынные духи, но я не верю в их вину. Я верю в тебя, Вейриш-шодан!
-- Благодарю, но... - тут я подумал, что могу показаться страшнее любого духа (их здесь именуют джаннаями), и невольно улыбнулся, хотя веселиться было не с чего. - Оталь-шодан, я постараюсь найти следы твоего каравана. Не обещаю большего, потому что не знаю, что стряслось с ним и в особенности с сыном твоей сестры.
-- Благодарю тебя, - сказал он.
-- Не нужно благодарить вперед сделанного, - поднял я руку. - Мне еще нужно посоветоваться с супругой. Ты знаешь, она видит будущее, но не часто и не по своему желанию, но вдруг сумеет узреть что-нибудь и о твоем караване, Оталь-шодан? Ты оставишь мне это письмо? И, быть может, у тебя найдется какая-то вещь сына твоей сестры?
Он закивал и подал знак младшему сыну. Тот протянул мне вышитый платок, должно быть, подарок Оришу от какой-нибудь красавицы. А может, от матери или тетки: я слышал, женщины в семье Оталя славятся искусством вышивания.
-- Я ничего не могу тебе обещать, достопочтенный, - сказал я. - Лишь попытаюсь найти следы каравана.
-- Я слышал тебя, Вейриш-шодан, - кивнул он и с трудом поднялся на ноги. - Мои сыновья свидетели тому. И да хранит тебя Высокое Небо!
Пожелания лучше для дракона и придумать нельзя!
Что до просьбы... Взлечу да посмотрю с высоты, где там этот несчастный караван... Оталь прав -- ни бурь, ни даже сильного ветра не было, так что вряд ли столько вьючных животных и людей замело песком, какие-то следы должны сохраниться.
Вот только Аю приземлила меня буквально одной фразой.
-- Нельзя лететь, - сказала она, стоило мне проводить гостей и вернуться во внутренний дворик.
-- Доброе утро, - ответил я и потянулся поцеловать ее.
-- Вовсе не доброе, - без тени улыбки отозвалась Аю, ткнувшись носом в мой нос.
Казалось бы, за столько лет пора привыкнуть к ее манере разговаривать, но, должно быть, я из тех дураков, что не учатся на своих ошибках. Так говорит дядя Гарреш, а он редко ошибается.