- Тихо, мужики!
Но мужики зашумели еще громче.
"Обманули, обманули, - вертелось в голове Логвина. - Как же так, ведь сам государь обещал волю!"
Исправник с урядником кое-как уняли толпу.
Приказчик объявил, что караваны не отменили и те, кто пойдут с караваном, должны подписать ряд*.
_______________
* Р я д - договор, соглашение.
- Не пойдем ноне! Пусть приказчик идет! С нас хватит! - крикнул из толпы Евсей-солдат. Его сдали в солдаты вместо сына горного мастера, но он там покалечился и был отпущен по чистой.
- Не пойдем! Пускай других дураков ищут, а мы учены! - шумели мужики.
Приказчик что-то говорил, но его уже не слушали, чиновник, переговариваясь с попом, стал поспешно прятать бумаги, исправник грозил толпе кулаком.
Шум в толпе нарастал. Еще вчера мужики боялись и барина, и чиновника, и приказчика, сегодня же осмелели. Осмелели не оттого, что ждали скорой воли, а оттого, что не получили ее.
Начальство поняло, что делать ему тут больше нечего, и ушло в церковь. Началась служба. Бабы и несколько мужиков пошли в церковь, остальные разошлись по домам.
Мало-помалу площадь опустела. Она казалась сиротливой и грязной, как изба после покойника. Снег истоптан не только посредине, но и у изгороди, где еще утром стояли высокие сугробы, чернеет конский навоз, валяется солома, клоки сена. Дьяконова пегая коза бродит по истоптанному снегу, подбирая сухие травинки.
Но окраины посада - Катыт, Кывтыт, Дзабин - продолжали шуметь, мужики не могли угомониться. Логвин подумал и пошел на Нижнюю улицу, где жил Тимофей.
Тяжело жилось барским мужикам. Логвин старался вести хозяйство бережливо, не расходовать зря соль и хлеб, лыко и мочало, дрова и веники. Чтобы не жечь лишнюю лучину, вставал со светом и ложился спать, как только темнело. Но сегодня поднялся ни свет ни заря, сон ушел. Логвин слез с полатей, засветил лучину и сел плести лапоть. Лаптей не напасешься - до куреня пять верст, а по утрам и вечерам теперь наст, по нему лыко быстро протаптывается.
- Поспал бы еще, - сказала жена.
- Спи, коли спится, - отозвался Логвин. - А я не хочу...
Плетет Логвин лапоть, постукивает кочедыком, а думы у него в голове тяжелые, безысходные.
Уже три недели прошло, как объявили волю, но в жизни мужиков ничего не переменилось, все осталось по-старому. Вчера староста опять требовал с Логвина казенных податей, и оброчные работы, говорил, надо выполнять. Да разве Логвин не работает? Всю зиму не выходит из лесу, и непонятно, почему всегда в долгах. Наверное, прав Тимофей: писарь записывает не все, что заработано. Тут еще жена больная еле управляется по дому, неизвестно, когда поправится, когда сможет помогать ему. И в караван могут угнать. Ничего не поделаешь - Логвин недоимщик.
Однажды какой-то человек, которого Логвин возил в Усолье, сказал ему, что человек, мол, создан для счастья. А у Логвина в избе счастье и не ночевало. Счастье - это земля, лошадь, телега, хлеб. Ничего этого у Логвина нет: земля барская, лошадь чужая и хлеб не свой. Рожь еще не поспеет, а ему уже напоминают: не забудь отдать за семена, за лошадь, за землю. Из четырех суслонов три приходится отдавать, поп не может без хлеба жить, приказчик не может, графья и подавно. А Логвин и без хлеба обойдется, он лебедой, пиканом, осиновой корой, как заяц, будет сыт.
В окно постучали.
- Чего там?
- Сход собирают Тимофей Петров и другие посадские, - сказал сосед.
Логвин надел зипун и вышел из избы. Всю дорогу молчали, каждый думал о своем.
На краю села стояла старая изба с маленьким, в одно бревно, оконцем. Изба казалась хмурой и зловещей, как нищая кривая старуха Малюш. В этой избе жил дед Ондру. В юности Логвин часто бывал у него, вечерами любил слушать песни Ондру о богатыре Кудым-Оше, который добыл для своего народа хлеб и железо, или рассказы про атамана Пугача, который разогнал бар и дал крестьянам волю и землю. Давно это было. Но добро и зло всегда вместе ходят, как два лаптя, как день и ночь. Снова наступили тяжелые времена, и снова лишились пермяки воли, своих земель и лесов.
Возле земской избы уже толпился народ. Сторож в тулупе стоял у ворот и говорил:
- Не велено мне, добрые люди, никого пускать. Если пущу, меня самого засекут.
- Зови приказчика! - требовали мужики.
- Сейчас он придет, за ним уже послали.
Прибежал молодой писарь, объявил:
- Сию минуту будут.
Из-за угла появился приказчик. Он был в черной шубе, в белых с красными узорами пимах, в меховой шапке. Приказчик подошел к воротам, повернулся к народу, спросил:
- Это ты, Тимошка, опять народ мутишь? Спина у тебя зачесалась?
- Спина - нет, - ответил Тимофей, - а руки чешутся.
- Вы обманули мир! - крикнул какой-то мужик. - Не государеву волю объявили, а свою. Давайте нам государеву грамоту!
- Вам читали царский манифест. Никакой другой бумаги нет и не было, сказал приказчик.
- Где это видано, землю крестьянам продать, а леса оставить господскими. Что же нам теперь, ни за грибами, ни за ягодами не ходить?
- Почему не ходить? По билету - пожалуйста.
- То-то и оно! Ступил на господскую землю, так плати. А скотину где держать? Где дрова, лыко, осиновую кору брать?
- А вы как же хотели? Все задарма? Добро-то ведь господское!
- Лес - божий дар. Его никто не сажал, и он должен быть для всех. Так я говорю, мужики? - повернулся Тимофей к народу.
- Так, батюшка, так! - послышалось отовсюду.
- Довольно нас обманывать!
- Мы теперь вольные! В караван больше не пойдем! - кричали в толпе. Пусть приказчик ряд порвет! Открывай ворота!
- Стойте, мужики, стойте! - приказчик, пытаясь сдержать толпу, выставил вперед руки, но толпа уже тронулась вперед, и его никто не слушал.
Тогда приказчик выхватил у сторожа ружье и выстрелил в воздух.
Толпа отпрянула назад, растерялась на некоторое время.
- Вот лешак! - выругался здоровенный мужик и наотмашь ударил приказчика. Тот упал, мужики накинулись на него.
- Не трожь! Не бери греха на душу! - крикнул кто-то за спиной Логвина.