Невзрачным Петр Никодимович казался только с первого взгляда. Просто многолетняя привычка служить лишь фоном для чужой жизни заставила старого слугу отказаться от всех ярких черт, мешавших ему, как хамелеону, сливаться с предметами домашней обстановки хозяев.
Невозмутимый вид, присущий хорошо вышколенным дворецким из знатных домов, свидетельствовал, что чувство удивления ему органически несвойственно. Да способен ли вообще Петр Никодимович испытывать сильные эмоции? Многолетняя служба словно заморозила его чувства. При этом полная преданность своим господам, даже формально потерявшим право, как Маруся, называться таковыми, сохраняется у подобных людей надолго, если не навсегда. Под корочкой льда могут скрываться глубокие воды…
Как только бывшая молодая хозяйка Петра Никодимовича присоединилась к нам, беседа приняла оживленный характер. Вспомнили бабушку Терскую («Уж такая хозяйка была, упокой, Господи, ее душу! — вздохнул дворецкий. — Всем хозяйкам хозяйка!»), поговорили о Марусиной родне, о старых слугах…
— Да, барышня, дворника-то нашего, Савелия, убили!
— Как убили? Мне писали в Слепухин, что Савелий ушел из дома не сказавшись, думали, на богомолье…
— Да какое там богомолье? Убили, сердешного… Труп недавно нашли в глухом месте, в овражке, за Воробьевыми горами. Два месяца пролежал, простите великодушно, не к столу будь рассказано. Я его опознал, однако мне в мертвецкой раза три дурно делалось, хоть и не барышня я. Да, не приведи, Господи, такой смерти никому, пусть земля ему будет пухом!
Мы с Марусей переглянулись. Смерть собирала вокруг дома Терских обильную жатву. Если бы покойную графиню Терскую подозревали в ведовстве, можно было бы предположить, что она наложила заклятье на всех, кто был с ней связан, назначив им встречу в мире ином… Но боюсь, все это объясняется материалистическими причинами.
— Это какой-то кошмар, — прошептала Маруся. — Савелий был такой добрый мужик, кормил мою собаку, вырезал мне деревянных петрушек… А какие салазки он мастерил для катания с горки, лучше покупных, помнишь, Никодимыч?
В глазах Маруси заблестела влага. Я испугалась, что старый слуга не захочет еще больше расстраивать барышню и не скажет главного, ради чего пришел. А пришел он по делу, это было мне ясно.
— И компаньонка бабушкина, Полина Тихоновна, умерла, — продолжила Маруся дрожащим голосом.
— Да, об этом, собственно, я и говорить с вами, Мария Антоновна, собирался. Позволите? Как за Полиной Тихоновной комнату убирали после ее смерти, нашлись эти бумаги.
Дворецкий вытащил из внутреннего кармана свернутые листы почтовой бумаги.
— Вроде бы как письмо вам, Мария Антоновна, только похоже на черновик. Видать, хотела Полина перед смертью что-то вам рассказать, да не успела. Ну я записи ее сохранил, думал при случае вам доставить. Вот они, голубушка-барышня, вы уж разберите, может, что важное?
Ясно было, что в важности бумаг слуга не сомневался, но мнение свое господам навязывать не хотел.
— Я как узнал от Степки, это лакей новый, бестолочь, а не парень, что вы заходить изволили к молодому хозяину, грешным делом, на карточки визитные посмотрел, ну и осмелился ваш дом, госпожа Ростовцева, разыскать. Думаю, если не у вас барышня наша остановилась, так вы мне подсказку дадите, где искать. Вы уж не взыщите за беспокойство, мне не по чину гостем непрошеным в господские дома врываться…
Оставив нам письмо бабушкиной компаньонки, Петр Никодимович заторопился обратно на Поварскую.
— Вы уж меня простите, Мария Антоновна, теперь порядки в доме новые, не дай Бог, барин молодой осерчают — головы не снесешь. Душевно рад был повидать…
Раскланиваясь, Петр Никодимович вышел в прихожую и стал спускаться по лестнице. Мы с Марусей вернулись в столовую и с жадностью схватили оставленные дворецким бумаги. Но в этот самый момент под окном раздались дикие крики, недвусмысленно свидетельствующие о серьезном уличном происшествии.
— Убили-и! Батюшки, человека убили-и! Задавил, задавил, ирод! — Высокий женский крик вырвался из общего нечленораздельного гама.
Непроизвольно выглянув на улицу, я заметила скорчившуюся на брусчатке бесцветную фигурку дворецкого. Сбивший его экипаж во всю прыть уносился по Арбату в сторону Сенной площади.
С высоты третьего этажа панорама происшествия была как на ладони, причем я заметила, что бедняга упал как раз на трамвайные рельсы, и если сейчас на Арбате появится трамвай, а его вожатый не проявит должного внимания, то…
Додумывать эту мысль до конца было некогда! Схватив за руку Марусю, я потащила ее по лестничным ступеням вниз, на ходу крича слугам, чтобы и они последовали за нами.