Эсеры охотились не только за А.В. Колчаком. Известен факт покушения на атамана Забайкальского казачьего войска Г.М. Семенова. 20 декабря 1918 г. в Мариинском театре в Чите, где шла премьера оперетты «Пупсик», с галерки были брошены две бомбы в ложу атамана. Как потом выяснилось, принесенные с букетом цветов. Расследование проводили Читинский уголовный розыск и военная контрразведка. В январе 1919 г. последняя выследила одного из активных участников покушения — рядового 31-го полка М. Беренбаума (Нерисса), а затем оперативным путем вышла на остальных членов эсеровской подпольной организации. Все трое участников покушения были казнены{383}.
Верховный правитель регулярно интересовался результатами работы контрразведки по наблюдению за эсеровскими организациями и их лидерами. В частности, за деятельностью А.Ф. Керенского за границей поручалось следить военным агентам, которые присылали в Омск телеграфные донесения.
Пока колчаковская армия одерживала победы на фронте, оппозиционная деятельность эсеров была все же относительно вялой. По ироническому выражению командующего Приамурским военным округом генерала П.П. Иванова-Ринова, собравшийся в начале 1919 г. проэсеровский Приамурский «краевой съезд городских и земских представителей преждевременно закончил свою деятельность, умирая естественной смертью»{384}. Но с началом военных неудач летом 1919 г. подрывная работа активизировалась. Управляющий Приморской областью в июне 1919 г. докладывал в МВД: «Очень обострились отношения несоциалистических (т.е. либеральных, проправительственных. — Авт.) организаций и земства. Приходится употреблять много такта, дабы сгладить эту остроту»{385}. Неслучайно в таких глухих местах, где власть была слаба, при молчаливом попустительстве эсеровских земств, большевистская агитация велась практически открыто. Контрразведка Ставки констатировала, в частности, что в Тарском уезде Тобольской губернии летом 1919 г. «пропаганда ведется почти открытая в самом широком масштабе, налаживаются коммунистические ячейки в деревнях и устанавливается связь между ними»{386}.
Вместе с тем игнорировать разлагающую работу эсеров в тылу было нельзя. Так, начальник Иркутского губернского управления госохраны Н.А. Смирнов, сообщая в Особый отдел, что 1 мая 1919 г. Иркутский губком эсеровской партии официально объявил в печати о роспуске партийной организации и недействительности членских билетов, отмечал: «Отсюда можно сделать лишь один вывод: партия эта, до настоящего времени кичившаяся своим якобы явным преобладанием в России, признает ныне свое бессилие и, сходя с открытой сцены, уходит в подполье, где, вероятно, будет работать в одном направлении с большевиками»{387}. Во многом он оказался прав.
Более того, часть высокопоставленных чинов контрразведки и госохраны склонны были приписывать эсерам даже чрезмерное влияние. Так, 2-й генерал-квартирмейстер Ставки Верховного главнокомандующего генерал-майор П.Ф. Рябиков в своем докладе министру внутренних дел от 3 июня 1919 г., подозревая (и не он один) управляющего Иркутской губернией, бывшего эсера П.Д. Яковлева в негласном покровительстве своим прежним однопартийцам, утверждал: «Восстания в Енисейской и Иркутской губерниях организованы и поддержаны социалистами-революционерами. Необходимо принять меры для серьезной борьбы с антигосударственной деятельностью партии эсеров, не ведя, однако, эту борьбу открыто… для пользы дела надлежит по-прежнему рассматривать повстанцев как большевиков и поддерживать это убеждение в общественных кругах»{388}. Очевидно, такая «маскировка», по мысли генерала, должна была усыпить бдительность эсеров.
Об усилении подпольной работы левых эсеров в Петропавловске докладывал управляющий Акмолинской областью в мае 1919 г.{389}. При этом целый ряд документов говорит о нередком взаимодействии между эсерами и большевиками против белых в этот период. Так, в начале Енисейского восстания весной 1919 г. управляющий губернией докладывал министру внутренних дел: «Агитация исходит от левых партий, включая до эсеров… Потребительские кооперативы и некоторые земства определенно будируют население»{390}.