А потом?
Я выбросил эту проблему из головы. Вечер был приятным, груши спелые, гречанка — молодая и симпатичная. Сенат доверил бы Помпею внушительные полномочия, льстя ему, намекая на большую награду, возможно, даже… Нет, не на триумф. Но кое-что в этом роде…
Я еще диктатор, и Метеллы — все еще мои друзья. Мои вольноотпущенники заполнили город. Я погрузился в сон, пока гречанка массировала мне голову.
Через неделю жена Помпея, моя падчерица, умерла при родах в доме Помпея. Мертворожденный ребенок был от ее первого мужа. Теперь, как никогда, нужно было привязать Помпея ко мне, а что касается Метеллов… ну, Метеллы могут искать более молодого защитника. Это только старики нуждаются в друзьях — они больше не могут бороться.
Одна связь разорвана, другая тоже вот-вот порвется, последняя, самым фатальным образом.
Метелла.
Она заразилась летней лихорадкой, пока я был в отъезде в Воллатеррах[162] — единственном городе, который все еще упрямо противостоял мне, — расположенной высоко в скалах этрусской крепости, прибежище мятежников. И когда я вернулся, чтобы отпраздновать Игры Победы, которые я учредил, Метелла определенно уже умирала. Она лежала в кровати в бреду, ее костлявое лицо, похожее на лошадиное, осунулось и раскраснелось, кожа на скулах натянулась столь же туго, как излом поврежденной ноги в том месте, где плоть темна и натянута давлением разъятой кости. Кольца на ее пальцах стали свободными и звенели, ударяясь друг о друга, когда она хваталась за простыни. Метелла лежала с открытыми глазами, но не видела меня и что-то бессвязно бормотала — обрывки воспоминаний о терроре в Риме под Марием, имена бывших любовников, оскорбительные ругательства, перемежаемые внезапными приступами громкого визгливого смеха.
«Она не должна умереть, — думал я, ненавидя ее с такой страстью, какой я никогда не подозревал в себе. — Она не должна умереть!»
Я смотрел на нее, ненавидя ее уродство, ее аристократическое высокомерие, ненавидя ее за те привилегии, что я получил только благодаря ей, за то, что я перед ней в непереносимом долгу, ненавидя ее, потому что она была незаменима, потому что, в конце концов я признал это теперь, я боялся ее. Я ужасно боялся ее смерти, потому что она лишит меня моей последней связи с патрициями, которых я презирал, но над которыми не мог бы больше властвовать. Я ненавидел ее, наконец, за то, что не мог скрыть своего страха, за то, что был вынужден признать, в каком я у нее долгу.
Эскулапий покачал головой и вызвал важного длинноносого коллегу из Александрии. Они шепотом провели консультацию. Длинноносый принял серьезный, ни к чему не обязывающий вид! Если бы матрона Метелла была помоложе или вела другой образ жизни… Он плотнее завернулся в тогу. Но как бы то ни было, он сожалеет.
Лихорадка. Проклятие Рима. Его наиглубочайшие соболезнования. Взяв гонорар, он удалился.
За ним следом появился Верховный Жрец в своем наряде, горя желанием хоть чем-то помочь. Она умрет во время Игр. На что у меня имеется приговор лучших лекарей. Во время ритуала не должно быть заражения.
Кончики пальцев сжаты вместе, голова наклонена. Приговор религии был оглашен в сухой монотонности, из-под толстых седых бровей. Диктатору в его положении непозволительно идти за гробом матроны Метеллы, подвергаясь опасности заразиться.
О!
Дом не может быть осквернен мертвым телом. Метеллу следует вынести оттуда, пока она еще жива. Но не в качестве твоей жены. Не должно быть никакой связи, обязывающей вас быть вместе. В подобном случае расторжение брака — вполне нормальная процедура.
— Я понимаю.
Прими мое сочувствие, господин диктатор. Религия — дело не всегда легкое. Таково мое положение. Нельзя завязывать узлы на одежде или стричь ногти железом. В определенные дни. Это мудрость наших предков. Ты должен смотреть на все в этом духе. Ты должен крепиться.
Метелла умирает.
Игры были триумфом — охота на льва в арене, гонки между атлетами, конные упражнения патрицианской молодежи. Факельные процессии. Трубы, зрелища. В память о великолепной победе у Коллинских ворот. Гигантский пир для народа. Триклинии на улице. Зарезанные свиньи. Сорокалетнее вино через отверстие в бочке. Пение, танцы, запах готовившегося мяса, пьяное насилие в темных переулках. Да здравствует диктатор! Насыщенные животы, остатки, выброшенные в Тибр. Собаки, дерущиеся среди одурманенных вином тел, борясь за кости. Полдюжины серьезных пожаров в трущобах.