Во время того же самого собрания была выдвинута и подтверждена кандидатура Луция Корнелия Суллы, временно назначенного младшим военным квестором; и вышеназванному Луцию Корнелию Сулле было поручено собирать конницу в виде налога по всей Италии и как можно скорее переправить ее в Африку, где поступить со своими людьми под командование Гая Мария, по воле сената и народа избранного консулом и генералом. Выцветший патент, коричневый и потрескавшийся, с потерявшимися печатями, лежит передо мной, пока я пишу; мне немного потребовалось времени, чтобы расшифровать точную формулировку декрета.
Глава 6
— Сколько времени тебе потребовалось, чтобы добраться до Аттики? — осведомился Марий.
Он носил полную броню — генеральскую броню — даже под нумидийским солнцем, и его грубо вытесанное лицо было покрыто каплями пота. За ним я мог видеть сухое, растрескавшееся русло реки Мулухи[53], тянущееся далеко к морю.
— Десять дней, генерал.
Он внимательно посмотрел на меня, его серые глаза, слегка покрасневшие от пыли и ветра, презрительно оглядели мою фигуру: еще один невежественный, изнеженный аристократ. Однако он, казалось, не замечал никаких изъянов на моем лице. Когда я вошел в его палатку и отсалютовал, он не выказал ни удивления, ни отвращения; и все же было понятно, что он не способен скрывать своих чувств и, естественно, не прилагает ни малейших усилий для этого.
— Ты мог бы быть здесь через неделю. Ты уже отрапортовал о своем прибытии в лагерь непосредственно мне?
— Нет, генерал.
— Почему нет?
— Я привел тебе тысячу людей и столько же лошадей, генерал. А также большое количество припасов и оснащения на мулах. Моим первым долгом было разместить людей в лагере, позаботиться об их питании, а лошадей и мулов напоить и обеспечить фуражом. Я считаю, что твой интендант занижает норму зерна.
И Марий, и высокий, поджарый легат, стоящий позади него, уставились на меня в откровенном изумлении. Я прекрасно знал, что Марий надеялся, что я перепоручу все своим центурионам легионной конницы, тем самым дав ему возможность прочитать мне лекцию об обязанностях так называемого старшего офицера.
Однако он ограничился словами:
— Откуда ты это знаешь?
— Из греческого руководства по тактике конницы, — ответил я, и это была чистая правда.
Марий почесал рукой переносицу.
— Это — мой легат, Авл Манлий, — представил он, больше не касаясь тактики конницы.
Мы с сухопарым верзилой обменялись рукопожатиями.
— Через час у нас ужин. Ты найдешь, что наша пища вряд ли походит на ту, к какой ты привык в Риме.
Прищуренные, налитые кровью глаза пристально наблюдали за мной.
— Свежий воздух пустыни улучшил мой аппетит, — ответил я, отсалютовал и вышел из палатки вместе с Аилом.
Начало смеркаться; большая скала с крепостью казалась черной на фоне закатного солнца. Марий разбил свой лагерь на склоне холма над рекой строго традиционным способом: наверняка он принимал участие в полевых упражнениях. За рвом стоял квадратный палисад, вкопанный усилиями сверх моего воображения в каменистую почву. Палатки и склады были размечены с точностью искушенного геометра. Четверо лагерных ворот были соединены двумя открытыми улицами, которые шли между палатками, аккуратно рассекая квадрат поперек.
Собственная палатка Мария стояла в точке пересечения этих улиц. Я отметил высокие способности Мария как полководца Авлу. Его худое лицо сморщилось в усмешке.
— О, Марий — замечательный военачальник, — отозвался он.
Авл пристально посмотрел на темнеющую равнину. В воздухе стоял пронзительный писк москитов.
— Замечательный в смысле дисциплины и тактики. Что же касается стратегии…
Голос его был весел и приятен.
В тишине проревела труба — происходила смена караула; костры мерцали под котлами, и запах готовящейся пищи ударил мне в ноздри. Мои ноги все еще болели от долгой езды верхом и бивуаков: ничего кроме скал и пустыни все время да лишь случайных убогих деревенек из глинобитных хижин; бесконечное наблюдение за горизонтом, нет ли врага, разведчики, посланные вперед и по флангам, желтая змея, извиваясь, переползающая дорогу перед моей кобылой, которая замерла от ужаса.