Несмотря на непродолжительное пребывание в Кастровилле, аббат был довольно дружен с доном Мельхиором Бартасом. По странной случайности, дон Мельхиор оказался обязанным миссионеру. Они быстро сблизились, и человек, который до тех пор жил на своей плантации практически отшельником, вдруг почувствовал доверие и дружеское расположение к молодому священнику, честность и откровенность которого сквозила как в его манерах, так и в речах. После нескольких дружеских бесед со старым плантатором аббат понял, что в сердце этого скрытного и мрачного человека есть какая-то давняя, тайная, но до сих пор не зажившая рана. Побуждаемый состраданием и любовью делать добро, миссионер хотел узнать причину, чтобы, если возможно, устранить ее и таким образом возвратить спокойствие несчастному человеку. Несмотря на глубокое сострадание, которое он испытывал, невольная радость (если это выражение здесь уместно) закрадывалась в его сердце, радость при мысли о том, что Бог посылает этот неожиданный случай, чтобы дать ему возможность осушить слезы несчастного.
Дверь отворилась, и вошел Карденио. Он переоделся и теперь выглядел бодрым и почти веселым, готовым, судя по решимости, светившейся в его глазах, на все.
— Вот и я, мой отец. Если вы готовы, мы можем отправляться.
— Я не задержусь. Но где же мой помощник?
— Я здесь, мой отец, — проговорил Фраскито, появляясь в дверях. — Заканчивал приготовления к отъезду.
— Смотрите, отец, — радостно воскликнул юноша, — дождь перестал, от урагана и следа не осталось!
— Вот видишь, дитя мое, как Бог нам покровительствует. Поедем! И не сомневайся более никогда во всемогуществе Господнем!
— Едем, мой отец!
С этими словами они вышли из комнаты в сопровождении Фраскито, который освещал им путь.
Глава III. КАКИМ ОБРАЗОМ АББАТ ПОЛЬ-МИШЕЛЬ УКРОЩАЛ ДИКИХ ЗВЕРЕЙ
В ту минуту, когда Фраскито собирался открыть дверь, снаружи послышались тяжелые шаги, смех, проклятия и лай собак. Брови священника слегка нахмурились.
— Тише, — сказал он Фраскито, положив руку ему на плечо, — вернемся!
Они вернулись в комнату. В ту же минуту в наружную дверь забарабанили.
— Где лошади? — спросил священник.
— Они в конюшне, я не хотел заранее их выводить, — отвечал Карденио.
— Хорошо, дитя мое. Сам ты тоже иди в конюшню и не двигайся с места, пока я тебя не позову. Даже если услышишь сильный шум.
— Вам угрожает какая-нибудь опасность? — вскричал молодой человек. Глаза его блеснули.
— Не бойся ничего, дитя мое, — кротко отвечал священник. — Ступай и слушайся меня!
— Хорошо, отец мой, я исполню ваше приказание. Но если вам грозит оскорбление…
— Тише, дитя, — прервал его миссионер. — Забота о моей чести касается меня одного. Ступай!
Между тем стук становился все сильнее и сильнее. К нему примешивались брань и угрозы. У Карденио вырвался гневный возглас. Но повелительный жест аббата заставил его сдержаться и молча выйти из комнаты. Едва он вышел, как священник обратился к своему служителю:
— Фраскито, помоги мне быстренько привести здесь все в порядок.
В один момент все было убрано и расставлено по местам.
Люди, находившиеся снаружи, продолжали яростно колотить в дверь, будто хотели сломать ее.
— Пойди, Фраскито, открой! — сказал миссионер.
— Боже мой, что же будет? — тихо вымолвил пономарь.
— Ничего особенного, сын мой. Неужели ты думаешь, чтоэти люди способны нас убить?
— Я этого не говорю, отец мой. Но вы не знаете…
— Чего же я все-таки не знаю?
— Что это сам майор Струм! Я узнал его голос…
— Я тоже узнал. Что ж с того?
— Отец мой, я боюсь…
— Не бойся ничего, дитя мое! Бог даст выдержку и терпение. Иди же, Фраскито, и впусти майора. Он так яростно трясет нашу дверь, словно и вправду вознамерился ее сломать. Если ты будешь медлить, все может в самом деле закончиться печально.
Это было произнесено с таким полнейшим хладнокровием, что несчастный пономарь окончательно растерялся. Он смотрел на аббата испуганными глазами, не зная, на что решиться. Но повелительное движение священника заставило его опомниться и повиноваться.
— С нами крестная сила! — прошептал он. — Что-то будет?! — И он вышел, с отчаянием воздевая руки к небу.
Аббат медленно опустился на скамью и пробормотал:
— Однако с этим надо раз и навсегда покончить!
Он прибавил немного огня в лампе и стал ждать. Поль-Мишель оставался спокойным и хладнокровным, пряча, однако, в глубине непреклонную решимость.
Почти в ту же минуту с шумом распахнулась дверь и в комнату, как бомба, влетел какой-то бесноватый. Он рычал, кричал, метался. За ним медленно вошел незнакомец, лица которого нельзя было разглядеть, поскольку оно было закрыто полями фетровой шляпы, надвинутой почти на самые глаза. Да и весь он был завернут в какую-то тяжелую мантию. Человек этот почтительно поклонился священнику, а затем отошел в глубину комнаты, где продолжал стоять совершенно неподвижно и безмолвно,
Первый из прибывших оказался действительно майором Эдвардом Струмом, комендантом города, а точнее сказать, жалкого городишки, называемого Кастровиллом.
Прежде чем рассказать о том, что произошло между ним и священником, опишем его наружность.
Майор Эдвард Струм был маленький толстый человек. Широкоплечий, коренастый, с короткой шеей, он, по-видимому, обладал недюжинной силой. Передвигался Струм на коротких ногах. Руки же, напротив, казались непомерно длинными и заканчивались нервными, волосатыми и широкими, как баранья лопатка, ладонями. Лицо его было совершенно обезображено пьянством, но серые маленькие глаза, словно горящие угли, сверкали из-под нависших бровей. Громадный рот его с отвисшими губами ощерился злой ухмылкой, а толстый красный нос резко выделялся на фиолетовом лице. Затянутый в мундир, он походил на одну из потешных немецких табакерок, к которой приделали ножки, или на пивную бочку, в которую посадили короля Гамбринуса, так что были видны только его руки, ноги и голова.
Слова, произнесенные Струмом вместо приветствия, не предвещали ничего доброго.
— Черт побери! — вскричал он, яростно топая ногой. — В, этот проклятый домишко так же трудно попасть, как в крепость!
— Майор Струм! Имею честь приветствовать вас, — спокойно произнес священник. — Какому счастливому случаю обязан я удовольствием принимать вас?
— Удовольствием принимать меня? Черт побери! Хм… Тьфу, да вы что, смеетесь, милостивый государь?
— Ничуть, — холодно парировал священник. — Я только спрашиваю вас о цели посещения вами приходского дома.
— «Приходского дома»! Тьфу… Черт подери! Хорош приходский дом! Жалкая лачужка, в которую я не поместил бы даже своих собак. Нечего сказать, приходский дом… Хм! — добавил он отдуваясь.
— Тем не менее, — возразил аббат, ничуть не изменяя своему хладнокровию, — я попрошу вас относиться к этому дому с уважением.
— Что, что такое?! Хм, тьфу… Что он такое сказал? Да вы никак смеетесь надо мной, милостивый государь?
— Ошибаетесь, господин майор! Я вас просто спрашиваю, зачем вы сюда пришли? .
— Я пришел сюда, потому… Да черт подери! Обязан я вам, что ли, давать отчет. Пришел — и все! Хотя бы потому, что это мне доставляет удовольствие. Помните — я комендант Кастровилла. А потому не говорите ерунды, иначе это плохо кончится для вас, черт вас подери! Я вовсе не расположен шутить.
— Угроза — не ответ, господин майор. Я жду, когда вы соизволите объясниться.
— Проклятье! Он действительно смеется надо мной! Или просто сошел с ума! Я — хороший протестант… а… хм… Черт побери все ваши католические бредни! Я не позволю вам завлекать моих солдат вашими погаными обрядами. Черт вас дери, какую еще вы выдумаете ерунду?! Разве есть дело до религии этим отвратительным индейцам и вечно пьяным солдатам? Религия! Ха-ха!.. Им нужны палки, а не религия. Куда вы лезете? Вы не во Франции. Убирайтесь-ка отсюда ко всем чертям!.. Хм… Кха… кха… Вечно эти чертовы французы… хм… вмешиваются в то, что их не касается! На черта вам сдались эти болваны индейцы! Мне все-таки придется научить вас уму-разуму… Кха… кха…