— О, Мэтью, — тихо произнесла она, — я ведь так тебя люблю. Уже давно. — Она печально улыбнулась. — И я знаю, ты прошел через ад, чтобы раздобыть книгу, спасшую мне жизнь. Доктор Файрбоу рассказал мне все, что знал сам… должно быть, многие детали ему были неизвестны, так что мне сложно даже вообразить, какой ужас ты преодолел. И поэтому, — Берри чуть сильнее сжала его руку, — я боюсь снова отпускать тебя. Я… всегда за тебя боюсь.
— Осталось лишь это, последнее дело. А потом я вернусь домой и останусь с тобой навсегда, — тяжело вздохнув, сказал Мэтью.
— Нет, — упрямо покачала головой Берри. — Нет, нет и нет!
Он умоляюще посмотрел на нее.
— Ты ведь доверяешь мне? — печально усмехнулся он. — Хоть кто-то еще верит моим обещаниям? — Он вновь бросил сокрушенный взгляд на Ди Петри.
— Я… — Она была ошеломлена отчаянием и болью, которые звучали в его словах. Сделав глубокий вздох, Берри Григсби поняла, что обязана довериться ему. — Конечно, я доверяю тебе. И… если ты говоришь, что другого выхода нет, я должна… — Она поморщилась. — Мне придется с этим смириться. — Взгляд ее вновь посуровел. — Но знай, что я ненавижу одну мысль о том, чтобы отпускать тебя в эту опасную поездку! Мэтью… Мэтью, Боже, ты ведь такой хороший человек! Ты не заслуживаешь всего, что на тебя свалилось!
— Хороший человек? — кисло усмехнулся он. — Может, когда-то так и было. Теперь я в этом совсем не уверен. — Он покачал головой. — Но… прошу, давай посмотрим на иные аспекты будущего, не только на мрачные. Когда мы приедем в Лондон, у нас будет неделя или около того, чтобы побыть вдвоем. Профессор не посадит нас на цепь, у него нет на это причин. — Мэтью натянуто улыбнулся. — Мы сможем пообедать в ресторане, осмотреться. Мне известно, что мы остановимся в роскошной гостинице, а значит, сможем насладиться всеми ее благами. Разве это не чудесно? Разве это хоть немного не скрасит ожидание?
Берри снова сжала его руку. Глаза ее заблестели от слез. Она все еще хотела протестовать, но Мэтью уже видел: она сдалась и смирилась с неизбежностью.
— Я буду счастлива, только когда ты сойдешь с корабля в нью-йоркском порту. С нетерпением буду ждать этого дня, — сказала она, покорно вздохнув. Выражение ее лица смягчилось, несмотря на то, что вкус новостей, которые ей пришлось переварить, был явно куда горше противоядия. — Что ж, — вздохнула она, — если отговорить тебя от этой поездки я не могу и отправиться с тобой тоже, тогда… пойдем ко мне домой, я приготовлю чай.
Примерно через час, возвращаясь в свой коттедж под светом тысяч звезд, мерцающих в ночном небе, Мэтью, подгоняемый мягким холодным морским ветром, увидел в окнах больницы свет. Доктор все еще работал в своем новом убежище.
А ведь я так и не поблагодарил его за то, что она сделал, — подумал Мэтью, поэтому прошел мимо выделенного ему гостевого домика и постучал в дверь больницы.
Файрбоу открыл. На носу у него сидели недавно приобретенные очки.
— Мэтью! — воскликнул он. — Пожалуйста, входите!
— Я не отниму у вас много времени, — ответил Мэтью, переступая порог. — Я просто хотел поговорить с вами пару минут.
— Я работал. Хотя думаю, можно уже и отдохнуть. Проходите. — Он провел Мэтью через комнату, где стояло несколько коек. В данный момент все они пустовали: сегодня Белиярд выпустил пациента, занимавшего одну из них, это был мужчина, поступивший с острым приступом колик в животе.
Миновав еще одну дверь, они очутились в лаборатории. Первым на глаза Мэтью попался письменный стол, на котором стояли лампа, чернильница, подставка для пера и та самая книга в красном переплете. Чуть поодаль стоял еще один стол, но побольше, на котором громоздились какие-то стеклянные трубки, множество бутылок с жидкостями, маленькие почерневшие горелки и два медных микроскопа. На длинной полке над столом выстроились стеклянные флаконы с различными порошками и сушеными растениями и несколько подсвечников с жестяными отражателями и прикрепленными к ним оптическими линзами. Почти по всему периметру комнаты на полках стояли глиняные кувшины всевозможных форм и размеров. Большие меха были сооружены у камина, над которым на крючках, вбитых прямо в кирпичи, висели кувшины и банки. На высоком комоде красовалась дюжина тонких ящиков с застежками из слоновой кости. В глубине лаборатории находилась дверь, которая, как предположил Мэтью, вела в оранжерею.
— Разве она не прекрасна? — спросил доктор. В голосе его звучала почти отеческая гордость. Мэтью непонимающе нахмурился.
— Она?