15 января 1615 г., во время работы штатов, в Париже был подписан брачный контракт между братом дю Плесси — Анри — и Маргаритой Гюйо. Судя по тому факту, что со стороны Анри было только двое подписавшихся — дю Плесси и Рене де Виньеро, — положение Анри при дворе по-прежнему оставалось слишком скромным, чтобы он мог оказать брату существенную помощь в достижении его целей, но дю Плесси уже нашел ту благоприятную возможность, которую искал. Несомненно, благодаря тому, что в публичных выступлениях он оставался бескомпромиссным в таких вопросах, как королевский и папский суверенитет или взимание налогов с владельцев должностей, а также потому, что он считался persona grata при дворе и у наиболее уважаемых представителей высшего духовенства — Сурди и дю Перрона, — дю Плесси смог добиться того, что ему поручили прочесть заключительную речь и представить петиции от лица духовенства на закрытии Генеральных штатов 23 февраля 1615 г.[71]
Его речь, основанная на уже обсуждавшихся мнениях и аргументах обеих сторон, а также на зафиксированном письменно замечании дю Перрона на предшествовавших дебатах, длилась более часа, однако в ней не прозвучало никаких оригинальных идей. Это подтверждает, что дю Плесси стремился не к переменам, а лишь к определенному признанию его собственных способностей. Наиболее важные его тезисы касались выполнения декретов Тридентского собора во Франции.[72] Он оспаривал мнение сторонников галликанства о том, что на высшие светские должности во Франции не следует назначать лиц духовного звания, подверженных сильному влиянию Рима, и восхвалял королеву-мать, призывая к восстановлению католической религии в Беарне, родной провинции Генриха IV. Он также выразил одобрение матримониальных соглашений, заключенных с испанским королевским домом, в соответствии с которыми Людовик XIII должен был жениться на испанской инфанте Анне Австрийской, а старшая из его младших сестер Елизавета — выйти замуж не за принца Пьемонтского, как планировалось ранее, а за старшего сына короля Испании, которому со временем предстояло стать Филиппом IV Испанским.
Принцы довольно наивно, но не совсем безосновательно, надеялись, что штаты восстанут против Марии Медичи и ее итальянского фаворита и выскажутся в пользу старой модели собрания нотаблей. У них не было общего понимания того, насколько одиозными стали для новой буржуазии феодальные общественные механизмы, и они не осознавали, что сами провоцируют возникновение такой модели центральной власти, которая приведет Францию к установлению абсолютной монархии почти на два столетия.
24 марта 1615 г. был зачитан ответ короны на петиции трех сословий. В нем было объявлено об отмене продажи и наследования должностей, а также droits annuels — пошлины, которую ежегодно должны были платить владельцы должностей и которая, по оценкам, позволяла собрать полтора миллиона ливров. Это вызвало негодование независимых судов, поскольку они зависели от стабильности института владения должностями и от их денежной стоимости. Предполагалось уменьшить количество пенсионов, которые вели Францию к разорению, и образовать новую судебную палату для сбора сведений о налоговых контрактах и контроля над ними. Но для того чтобы успокоить общество, этого было недостаточно. Высшее дворянство, за исключением Гиза, что весьма примечательно, разъехалось только для того, чтобы начать строить заговоры против Марии Медичи.[73]
Иными словами, королевский ответ на петиции сословий был излишне радикальным. 13 мая в связи с реакцией государственных чиновников продажа и наследование должностей были восстановлены, вместе с droits annuels, по меньшей мере до конца 1617 г. Парламент уже решил выдвинуть дальнейшие претензии, содержавшие прямые нападки на Кончини, и почти достиг соглашения о созыве собрания пэров с Конде, который на самом деле этот парламент презирал. Государственный совет (conseil d’état) ответил напоминанием парламенту о том, что его функции являются чисто судебными. Он не наделен ни исполнительной властью, ни правом выражать свое мнение по политическим вопросам. И 31 июля 1615 г. Кончини, теперь уже маршал д’Анкр, был уполномочен подавить мятеж принцев.
Теперь Конде вступили в союз с гугенотскими лидерами, и только защита армии Гизов позволила королеве-матери обменять свою дочь на испанскую инфанту на реке Бидассоа, по которой проходила часть границы между Францией и Испанией. Во время поездки туда двор провел большую часть августа и сентябрь в Пуатье и вынужден был оставить заболевшую принцессу Елизавету на попечение дю Плесси, предоставив епископу соблазнительную возможность написать серию льстивых писем Марии Медичи о здоровье ее дочери. Похоже, что именно в это время дю Плесси, не присутствовавшему на собрании духовенства, которое проводилось в период между маем и августом 1615 г., и вернувшемуся в Куссе самое позднее в начале апреля, пообещали должность чиновника, ведающего раздачей милостыни, при дворе Анны Австрийской. Это обещание было официально подтверждено в ноябре. Жалованье составляло всего 300 ливров, но обязанности были необременительными, а сама должность обеспечивала ее владельцу достаточно надежное положение при дворе.
71
Текст этой речи см. в: Richelieu. Memoires. 10 vols. Paris, 1907–1931. Vol. 1. P. 340–365. Эти «Мемуары» были составлены из документов, отчасти продиктованных, отчасти отредактированных Ришелье, после его смерти. О речи Дю Плесси см.: Pierre Blet. Le Clergé de France et la monarchic. 2 vols. Rome, 1959. В этих «петициях» представители трех сословий сообщали правительству о необходимых, на их взгляд, реформах.
72
Третье сословие выдвинуло радикально галликанское предложение о том, чтобы «никакая земная власть, какой бы она ни была, не могла лишить священную особу короля ее королевства». Духовенство не готово было идти так далеко в отрицании подчинения светской власти духовной. См.: Pierre Blet. L’Article du Tiers aux Etats Généraux de 1614 // Revue d’histoire moderne et contemporaine, 1955. P. 81–606.
73
О ситуации во Франции сразу после окончания работы штатов см.: J. М. Hayden. France and the Estates General of 1614. Cambridge, 1974.