Кончини тем не менее смог бы выжить, если бы не внезапное возвышение королевского сокольничего герцога де Люиня и не одобрение, которое встретил юный король со стороны своего кумира, друга и наперсника, каковым тот вскоре стал. Пятнадцатилетний Людовик XIII, подталкиваемый тридцатидевятилетним Люинем, 24 апреля 1617 г. приказал арестовать Кончини.
Кончини должен был предстать перед парламентом, но за «сопротивление при аресте» был убит тремя пистолетными выстрелами в голову маркизом де Витри, капитаном гвардии, и двумя другими известными офицерами, которые затем пронзили его тело кинжалами и отшвырнули прочь.[79] Людовик XIII хотел выставить его тело на всеобщее обозрение, но после тайных похорон в Сен-Жермен л’Оксеруа оно было извлечено из земли толпой, кастрировано и разорвано на куски, которые затем были либо сожжены, либо брошены на съедение собакам, либо насажены на колы. Позже, в 1617 г., Витри получил пост маршала, который занимал Кончини.
Леонору Галигаи нашли плачущей в постели, взяли под стражу и препроводили в Бастилию. Ее саму, вместе с убитым мужем, признали виновной в государственной измене (lèse-majesté)[80] скорее за огромные финансовые прибыли, которые стекались к ее мужу и к ней самой и частично переводились за пределы королевства, чем за какие-либо особые беззакония, но также и за применение злодейских чар против Марии Медичи. Она была обезглавлена в день вынесения приговора, 8 августа 1617 г., а ее богатства, как и богатства ее мужа, были конфискованы в пользу короны.[81]
Людовик XIII почти сразу же пожаловал их Люиню под видом возвращения долгов. Рассмотрение дела Барбена было передано в большой совет, и, хотя его и признали виновным в измене, приговор был относительно мягким — конфискация имущества и ссылка за границу. Он был вынужден продать свою должность главного интенданта королевы (intendant-général de la reine) и в октябре 1619 г. все еще содержался в Бастилии. Убийство Кончини было актом, с помощью которого молодой король, полностью находившийся под влиянием Люиня, отнял власть у своей матери.
На суде Леонору Галигаи, в частности, обвинили в том, что она добыла для дю Плесси должность чиновника, ведающего раздачей милостыни, при дворе Анны Австрийской. Не исключено, что так оно и было, но доказательств тому не существует.[82] Общий тон подобострастия, а позже благодарности к непостоянному Кончини со стороны дю Плесси определенно присутствовал в их отношениях, но при объяснении того, что Кончини в 1616 г. включил дю Плесси в число министров, следует учитывать и роль, сыгранную имевшим обширные связи Анри. Хотя мы вряд ли когда-нибудь точно узнаем об этом, но скорее всего Анри энергично ходатайствовал за своего брата перед королевой-матерью, а не перед Кончини или его женой. В 1610 г. Анри служил Марии Медичи, выполняя ее поручение в Лотарингии, затем в 1615 г. в военном предприятии против Конде, и известно, что он был доволен назначением брата на должность при дворе Анны Австрийской. Не будучи официально причисленным к свите Марии Медичи, дю Плесси с осени 1616 г. играл важную роль и при ее дворе.
Именно Люинь спас дю Плесси от немедленной отставки, которой ему в истерике грозил король сразу после убийства Кончини. Король, стоя на бильярдном столе, кричал Ришелье, чтобы тот убирался, но именно в этот момент Люинь и замолвил за него слово.[83] Однако унижение Ришелье было гораздо более глубоким, чем показалось ему в тот момент. Король велел ему предстать перед советом, где те из советников Генриха IV, которые дожили до этого дня, ясно дали ему понять, что в нем более не нуждаются. Это было фактической отставкой.
Вильруа, Сийери, Пюизье, Жанен и дю Вэр вернулись на свои должности. Армии были распущены, а грандов, вернувшихся ко двору, король простил. Он теперь был настроен враждебно по отношению к своей матери, с которой не общался все девять дней, проведенных ею взаперти в Лувре. Предложение дю Плесси выступить в качестве посредника было принято, и именно его полезность на переговорах по поводу условий ее ссылки отсрочили и смягчили его собственный приговор. Было решено, что Мария Медичи удалится с небольшой свитой в Блуа, а Барбену сохранят жизнь. Люинь хотел, чтобы дю Плесси играл роль информатора и сообщал о том, что происходит в окружении королевы-матери. Он считал, что имеет право на благодарность со стороны дю Плесси, однако Ришелье впоследствии немало сделал, для того чтобы опорочить репутацию Люиня.
79
Маркиз де Витри, Никола де л’Опиталь, был весьма горяч. Его возвышение продолжалось до тех пор, пока, будучи губернатором Прованса, он не вышел из себя и не ударил архиепископа Бордо, за что Ришелье заточил его в 1637 г. в Бастилию. Он был освобожден только после смерти кардинала, когда Людовик XIII повысил статус его земель до герцогства. В «Точном отчете…» (см. предыдущее примечание) названы те, кто стрелял в Кончини или в его труп: это брат Витри, Дю Алье, и четыре других офицера, чьи имена также приведены.
80
Обвинение в
81
Об этом судебном разбирательстве см.: Georges Mongrédien. Leonora Galigaï. Un procès de sorcellerie sous Louis XIII. Paris, 1968. Именно богатства Леоноры Галигаи, которых возжаждал Люинь, стоили ей жизни. В «Мемуарах» Ришелье говорится, что смертный приговор был вынесен на абсурдно шатком основании только потому, что Люинь заверил генерального прокурора в том, что король обязательно смягчит смертный приговор. Если бы ее не казнили, ее сын со временем смог бы унаследовать ее состояние.
83
В «Мемуарах» этот обмен репликами с королем, стоящим на бильярдном столе, описан совсем иначе; там не упоминается никакая отставка, дело представлено как размолвка привязанных друг к другу людей. Стиль этого повествования в «Мемуарах» свидетельствует о наличии обработки, но оно вполне может быть ближе к правде, чем более драматические традиционные версии. См.: A. Bailly. Richelieu. Paris, 1934. P. 126, 127.