– Твоя мать была знатных немедийских кровей! – возразил Эльрис, но Карела постаралась вложить во взгляд все кипевшее в ней раздражение. И офирец замолчал.
– Чего ты хочешь, Эльрис? Чтобы я стала твоей собачонкой, невольницей, украшением твоей богатой спальни?
– Я… Я… Я люблю тебя, Карела! – проговорил офирец с содроганием, словно непривычные слова кололи ему язык. Дорогого стоило признание человеку, высокомерно полагавшему, что чувства и намерения его должны быть поняты без слов и приняты с благодарностью.
А девушка в ответ лишь презрительно хмыкнула.
– Во имя Митры, Карела! Я никогда не произносил таких слов! Зачем ты унижаешь меня?! Я не какой-то там безбородый юнец, на которого можно так просто наплевать! – Голос Эльриса задрожал от негодования.
– Прошу прощения, благородный Эльрис, но плевать я еще даже и не начинала, – запальчиво возразила Карела, глядя на бледное лицо офирца, по которому уже пошли красные пятна. – Не гневайся на меня, вздорная девчонка не достойна такого знатного, богатого и доблестного воина, как ты… досточтимый!
Карела попробовала говорить серьезно, но уже на середине фразы не смогла сдержать улыбку. Эльрис закусил губу так, что, казалось, кровь готова вот-вот брызнуть Но офирец справился с собой, решив, видимо, что не пристало благородному человеку так недостойно поддаваться гневу и обиде перед женщиной. Он махнул рукой и взялся за оставшийся тюк с провизией:
– Прах тебя побери, Карела! Забудем все, что только что наговорили друг другу. Будем считать, что у нас длинный привал по дороге в Шадизар.
И хотя едва затянувшаяся рана сильно ему мешала, длинные крепкие ноги офирца ловко и быстро принялись преодолевать подъем по расщелине.
Карела молча смотрела ему вслед. Где-то в глубине души она чувствовала неловкость, но торжество победило. Последнее слово осталось за ней! А на иное Карела ни за что не согласилась бы.
Когда с едой было покончено, Эльрис предпочел отползти в самый дальний угол грота. Здесь до него едва доходило тепло костра, но зато он был достаточно далеко от ненавистного стигийца.
Оскорбленное самолюбие клокотало в груди офирца. Разве же мог он предположить, что прекрасная дочь Клоруса, по которой Эльрис затосковал сразу же, как впервые увидел ее, окажется на деле такой безжалостной и совершенно безмозглой!.
Любой другой давно уже плюнул бы и, оставив непокорную рыжеволосую красавицу в компании странного улыбчивого чародея, убрался бы восвояси! Пропадай, если Добрые слова мимо ушей и мимо сердца пропускаешь!
Эльрис был потомком очень знатного офирского рода. Предки его всегда были не последними при дворе Ианты. А значит, гордость была у Эльриса в крови. Мужчину, нанесшему оскорбление, подобное тому, на которое осмелился Табасх, Эльрис порубил бы на куски в ту же секунду. Но стигиец просто-напросто высмеял его, да еще совершенно безнаказанно! А эта рыжая бестия!.. Эльрис всегда был снисходителен к женщинам, но после сегодняшнего он начинал уже склоняться к мысли о том, что и хорошенькая женская попка иногда вполне заслуживает порки!
С неожиданной злобой и жаждой мести Эльрис представил, как бы он осуществил это наказание! Но… Это могло оставаться только мечтами. Он лежал, положив голову на суму с тряпьем и, не отрываясь, смотрел на точеный профиль девушки, сидящей у костра рядом с Табасхом. Он не смел сейчас даже подойти к ней, не то что поднять на нее руку. Отвергнутый и осмеянный, он сердился и в то же время решительно признавался себе, что все отдал бы за один ласковый покорный взгляд или нежное, ободряющее слово… Но дочь Клоруса не знала таких слов!
Может быть потому, что многое в жизни доставалось Эльрису слишком просто, явное сопротивление Карелы не только злило, но и разжигало азарт. Эльрис вдруг понял, что сам перестанет уважать себя, если не переломит девчонку. Крепость противника, не желающую сдаваться добровольно, следует брать осадой, а при крайней стойкости осажденных, военачальник может применить и штурм, грозящий разрушениями цитадели противника. Но на разрушения можно не обращать внимания, если покоренный объект не потеряет главной своей прелести. Карела еще лет двадцать, а то и больше, не утратит своих прелестей, которые будут будоражить мужскую фантазию.
И несмотря на обиду Эльрис словно наяву видел, как Карела плавно идет ему навстречу по галерее его дома в Ианте, ставшего их общим домом, идет с улыбкой, затянутая в тончайший зеленый бархат с золотой вышивкой, окутав прозрачной воздушной тканью полуобнаженную грудь…. В конце концов, хоть Эльрис еще довольно молод, скитания и сражения, развлекавшие его в юности, уже не были для него пределом мечтаний. У него не было необходимости добывать средства к существованию, его род всегда был богат… Почему бы и не осесть в столице с юной красавицей женой?
А может быть, выбросить из головы все это, забыть прелести своей вожделенной цитадели? Ведь на любых невольничьих торгах мало кто сможет перебить цену, которую Эльрис в состоянии предложить за приглянувшуюся рабыню! Любая невольница сочтет за великое счастье принадлежать молодому, красивому и богатому хозяину, который к тому же не имеет обыкновения издеваться над женщинами… $$$Но как ни уговаривал себя Эльрис, пышная точеная фигурка Карелы и взгляд ее зеленых глаз острой занозой засели в сердце оскорбленного офирца. Судорожно пытаясь сглотнуть непослушный комок, застрявший в горле, Эльрис жадно поедал глазами рыжеволосую грациозную девушку и спокойно сидящего рядом с ней у костра Табасха.
Ох, как люто ненавидел Эльрис этого смуглого сопляка в поношенной безрукавке и коротких штанах, которые в приличном доме Офира и на последнего конюха не наденут! Мальчишка был сведущ в тонкостях стигийской магии, в этом не могло быть никаких сомнений. Но в целом Эльрис не мог найти приемлемого объяснения всем причудам Табасха. Что было у него на уме?