Выкупавшись и еще раз напившись, пес, как и всегда, явился прямо ко мне, чтобы отряхнуться от воды именно около меня и обрызгать меня с ног до головы. Как и положено, вся вода с густой собачьей шерсти оказалась на мне, и я заметил, как по рукаву моей куртки расплывается розовое пятно — вместе с водой на куртку попала капля крови. Капли крови выступали и на шее у собаки. С боку по шее пса почти до самого горла лежала неглубокая, но широкая рана — видимо, мишка все-таки подцепил собаку, но подцепил только слегка.
Рана у собаки быстро зажила, и мы снова ходили по лесу и нередко встречали знакомого медведя. И каждая такая встреча, короткая или долгая, заканчивалась всегда одинаково — медведю надоедал собачий лай, и он уходил. Портить собаку во время таких встреч мне не хотелось, не хотелось расхолаживать, баловать пса, и мы стали ходить в лес только в полуденное время, когда медведю положено отдыхать от ночных прогулок. Но присматриваться к знакомому зверю я не перестал и не терял его из виду. И очень скоро обнаружил у нашего медведя еще одну странную черту…
Всю неделю медведь бродил около Долгой ламбы, а в субботу и воскресенье куда-то уходил, и рыбаки, проводившие на лесном озере выходные дни, ничего о нем не слышали. Но стоило появиться на озере рыбаку в будний день да еще забраться в дальний, глухой угол озера, как медведь тут же появлялся и с ворчаньем бродил по кустам, выражая, видимо, свое неудовольствие неурочным визитом. Рыбаки с нервами покрепче выдерживали медвежье ворчанье дольше, а те, что потише и поосторожней, потихоньку сматывали удочки и в дальний угол озера больше не заглядывали.
Подходила громкая и суетная по нашим местам грибная пора, в лесу все время перекликались люди, и медведь куда-то ушел и не показывался все это беспокойное для леса время не только в выходные, но и в будние дни.
В это время к нам в деревушку стали доходить рассказы о встрече с каким-то дурным, шалым медведем на берегу Северного залива нашего озера. От Долгой ламбы до Северного залива, по медвежьим подсчетам, видимо, было не так уж далеко, и медведь, наверное, переселился туда, где грибники появлялись реже. Зверь сменил временно квартиру, но свою привычку изгонять рыбаков не оставил и стал появляться на берегу Северного залива чуть ли не у самых рыбацких костров.
Рыбаки, приезжали в Северный залив на моторных лодках вдвоем, втроем, ловили рыбу для вечерней ухи и у костра дожидались утренней зорьки. Вот к этим кострам и повадился ходить медведь. Он заявлялся с вечера, когда рыбаки только-только разводили огонь и чистили для ухи рыбу. Медведь на глаза не показывался, но ходил рядом по кустам и ворчал до тех пор, пока рыбаки не покидали облюбованного места и не уезжали от беспокойного зверя куда-нибудь на остров.
Может быть, кто и попугал бы зверя из ружья, по охота на медведя была ограничена и для такой охоты требовалось специальное разрешение. А ехать за разрешением в город да еще объяснять там, что медведь напугал тебя чуть ли не до смерти, никто не решился, и до самой поздней осени зверь бродил вдоль Северного залива и попугивал слабонервных рыбаков.
Осень выпала в тот год лихой для медведей. Все лето стояла сушь, дожди пошли поздно, и ягода в лесу вся сгорела. Корма для медведей не осталось, и они не залегли, как положено, по осени в берлоги. В тот год медведи бродили по лесу шумно и открыто, выходили на большие дороги, появлялись в поселках и гоняли повсюду лосей. Тут и дошел до меня слух, что недалеко от Северного залива около такой же небольшой лесной деревушки, как наша, медведь свалил лося и каждый день ходит на добычу.
Известие о медведе, которого не пугали ни люди, ни собаки, пришло в нашу деревушку поздно. В городе о медведе стало известно раньше, и какие-то охотники решили устроить облаву на зверя…
Честь по чести было оформлено разрешение, и дни косолапого, казалось, были сочтены. Как уж проходила эта охота, кто сколько раз стрелял по зверю, кто сколько раз промахнулся — история умалчивает. Известно только, что медведя охотники видели, стреляли в него, преследовали с собакой, но не нашли и долго спорили, чья пуля все-таки угадала в зверя, а чья — нет.
Ждать раненого, по мнению охотников, медведя на том же месте у добычи кто-то посчитал делом бесполезным, и, выругавшись, охотники вернулись домой, в город ни с чем. А вечером медведь, как ни в чем не бывало, снова наведался к лосю, наелся и ушел обратно в лес.
О случившемся охотников известили, и опять вооруженный отряд заявился в лесную деревушку. Говорили, что отряд пополнился и выглядел внушительней. Но и этот отряд не нашел зверя. Правда, в этот раз домой не поехали, а остались ночевать в деревушке, чтобы на утро по горячим следам с собакой найти медведя.
Почему никто из прибывших стрелков не догадался засесть у добычи в кустах с вечера или на худой случай залезть на дерево и подождать зверя там — не знаю. Но медведь к лосю заявился и в этот вечер, наелся и, не дожидаясь, когда охотники пробудятся от сна, куда-то ушел.
Так и закончилась эта широко известная по нашим местам охота. Охотники невесело вернулись в город, а мишка полегоньку уплел всего лося. Говорили, что последнее время зверь крутился около деревушки чуть ли не целыми днями. Уже падал снег, и по следам на снегу кто-то из местных дотошных стариков точно установил, что последнее время и ночевать-то зверь никуда далеко не уходил — он обходил деревушку по ручью и укладывался спать в густых кустах за ручьем.
Этому рассказу я мог поверить без всяких натяжек — ведь свалил лося, водил за нос охотников и пугал жителей деревушки тот самый странный, чудной, шалый медведь, который в начале лета встретился мне в дальнем углу Долгой ламбы. И никто не виноват в том, что лось, наверное, спасаясь от медведя, забрел чуть ли не в самую деревушку — уж так все получилось…
ОСТРОВОК
ПОСРЕДИ ОЗЕРА
Весна в этом году была прямо-таки сумасшедшей. Она явилась раньше всех своих сроков, тут же вызвала к себе грачей и скворцов, открыла по полям проталины, собралась было даже встречать жаворонков, но почему-то раздумала, отмахнулась от всех своих весенних забот и уступила место еще живой и нестерпимо злой напоследок косматой ведьме-зиме.
Зима, собравшаяся было на покой, скинула на оттаявшую землю свой предсмертный саван, покашляла, почихала на испуганную струйку еще теплого западного ветерка, потом подобрала свою оброненную клюку, ударила ею о лед, что все еще лежал по озеру, — и началось…
Когда где-то там, под Рязанью, уже дышит, успокаивается отошедшая от зимы земля, у нас в середине апреля завернул крутой, пронзительный февраль, с поземками и метелями, с вьюгами и буранами. И долго под ледяным, тяжелым от снега ветром жались, толпились в озябшие кучки опрометчивые грачи и скворцы.
Но каким-то чудом грачи и скворцы все-таки выжили, дождались новых весенних дней, дождались жаворонков и чибисов, собрались было простить весне ее злую шутку, как снова свалился снег, снова хищно завыла метель под крышами домов, а по озеру опять покатила прочная санная дорога.
Лед на озере лежал крепко и накатисто, хотя и прошли давно все, даже самые поздние, календарные сроки весенних разводий. Давно снизу о лед билась щука, явившаяся из глубин к берегу бросить икру, давно собралась в стаи и искала путь-дорогу на вольную воду серебряная нерестовая плотва, но зима никак не желала отпускать озеро, будто зная, что именно здесь, в глубокой воде, и таится та великая сила, которая рождает и грозы, и ливни, и шквальные ветры, и снеговые тучи. Вот и сейчас эта вода хранила все, что досталось ей от зимы, прочно и верно держала холод. И пусть по березам надулись, выставились напоказ спелые почки, пусть черемуха уже пригрозила выбить первую стрелочку раннего листа, но озеро еще подо льдом, зима еще жива, и она крепко держит своими костлявыми пальцами будущую весеннюю воду.