Странно было видеть настоящую светлую зиму с хорошим морозцем по утрам и бурное осеннее озеро, его беспокойную серую воду и тяжелые упорные волны, сбивавшие с берегов ледяной припай…
В эти дни я жил как бы двумя жизнями. В лесу приходила ко мне тишина зимнего сна, приходили мир и глубина мысли. Но стоило вернуться из леса домой, сесть у окна и увидеть мрачную, шумную воду, как все найденное на белой лесной тропе уходило, отодвигалось, и я оставался один на один с беспокойным, метущимся озером.
Тогда я жил на острове один. К зиме наша деревушка замирала, успокаивалась, и ее летние хозяева один за другим выбирались в город, в поселок, где у родных или близких коротали сумрачные зимние дни. Меня тоже ждал город, а в поселке километрах в двадцати от острова ждали меня жена и сын. Но я пока оставался здесь и вспоминал над листом бумаги свои лесные встречи.
Утром, как только занимался рассвет, я брал ружье и шел с собакой в лес, видел снегирей на рябинах, встречал клестов по ельникам, находил и старался разобрать ночные тропки-дорожки горностая. Потом возвращался домой, топил печь, кормил собаку, готовил для себя кружку крепкого, сладкого чая и садился за стол писать.
Мороз, что мостил до этого берега озера ледяными мостками-закрайками, ослаб, закрайки стали таять, размываться волнами, а над островом вместо ясного, чистого неба ранней зимы повисла тяжелая сырая хмарь. За окном с утра до вечера стояли густые сумерки, и писать даже у окна можно было только при лампе. Когда сумрачный день уходил совсем и разливался черный цвет глухой ночи, работалось легче и быстрее.
Работу я собирался скоро закончить и уйти из деревушки, но мороз отступил и перепутал все мои планы.
От деревушки к поселку, где поселилась моя семья, тянулась легкая по летним и осенним временам дорога. Эту дорогу я прошел много раз, знал по пути чуть ли не каждое дерево, каждый камень и очень любил встречать на этой дороге раннее октябрьское утро, когда первые ночные морозы прочно стягивают ледком лужи, а над самой дорогой, полого поднявшись от воды к скале, шли одна за другой беспокойные стаи осенних гусей.
Была с нашего острова и еще одна дорога. Точнее, это была не дорога, а давно позабытая тропка, идущая по самому берегу озера, по камням. Тропа была неудобной, невеселой, но приводила к автобусу, и там уже на автобусе за полчаса можно было добраться до поселка.
Эту обходную тропу я не любил, не хотелось мне уходить с острова и давно знакомой дорогой, и я ждал, когда озеро встанет, и собирался по первому льду через плес сразу выйти к шоссе. Дней через семь — десять я мог бы тронуться в путь, но мороз отступил.
Продукты у меня еще были, и я решил ждать, как говорится, до последнего. Серая сырая хмарь висела над островом недолго, но снег по лесу успел осесть, раскиснуть, и теперь даже в лесу я не находил того покоя, без которого трудно было жить одному посреди неугомонного озера.
Я был уже близок к мысли оставить остров чуть ли не завтра и уйти по дороге к близким мне людям. Но уйти оттуда, где прожил я два года, где встретил и полюбил карельскую землю, не попрощавшись с дорогими мне местами, не сказав им «до свидания» и обязательно светлым утром, я не мог. Я расставался с островом, расставался надолго, может быть, навсегда, и мне очень хотелось запомнить этот последний день-прощание и легко пойти дальше. Но какое прощание, какая легкая дорога могут быть в хмарый, сумрачный день.
Хмарь наконец отступила, ушла за озеро вместе с низким западным ветром, и вместо нее повис над островом, над лесом, над озером слепой, сырой снег. Я никогда еще не видел такого плотного, густого снега. За снегом скрылось озеро, скала, не видно было соседнего дома, и даже свое крыльцо, возвращаясь через снег с ведром воды, я находил больше по памяти.
Снег пошел с утра, висел и падал на землю весь день, всю ночь и только к концу следующего дня стал стихать, останавливаться. Сначала из снега появились дома, потом стал показываться и остров. Затемнела у острова успокоившаяся вода, вода стала шире, потянулась дальше и дальше, и там, где уже угадывалась стена леса, на серую мутную воду далекой полоской опустился голубой свет чистого неба.
Небо светлело и начинало светиться на глазах. Этот ласковый, желанный свет чистоты и покоя, уже забывшийся за осенними гнилыми погодами, тянулся теперь к нашему острову.
На остров опустилась тишина. Белый, в чистом, глубоком снегу, остров поднимался над угомонившимся озером необычно высоко и легко. Дома, как и тогда, когда я первый раз увидел с горы деревушку, стояли под высокими белыми крышами, и в каждом доме от вечернего низкого солнца светились красными огоньками игрушечные оконца.
От дома к дому не было ни одного следа, ни одна птица не чертила крылом над крышами притихших домов, молчал лес, молчало озеро, будто перед свершением чего-то самого главного и очень торжественного…
А мокрый снег у крыльца уже схватывался сверху тонкими ледяными пленочками — мороз уже подступал к острову.
С вечера мороз вызвездил все небо над островом, вызвездил крупно и часто, а в ночь подступил к домам и ударил по мокрым, набухшим бревнам.
Стены трещали, дом вздрагивал, пугалась собака, а в лампе в ответ на каждый морозный выстрел беспокойно потрескивал фитиль.
Мороз не унимался до утра, а на утро озеро встало, затянулось новорожденным ледком, и только где-то далеко за мысом еще клубилась густым туманом последняя умирающая вода.
Рассвет пришел на остров холодными фиолетовыми и красными тонами, и лед озера засветился широкими полосами морозного огня. Розовыми и синими красками леденели схваченные морозом сугробы. И все опять молчало, но уже не торжественно, не в ожидании чуда, а сурово и глубоко, приняв неотвратимость долгой и глухой северной зимы.
Солнце теперь поднималось над лесом каждый день, и с каждым днем все крепче и крепче становился на озере лед.
Я уже выходил по льду к острову, что лежал напротив нашей деревушки, уже выбирался и чуть дальше за остров, но там лед еще качался и его можно было пробить ударом сапога.
Еще два-три, от силы четыре дня, и по озеру ляжет первая зимняя дорога. И на этот раз проложить ее придется именно мне. Я представлял, как необычно будет ступить на прозрачный, а потому темный от глубины лед посреди плеса и какое облегчение испытаешь, когда темный лед останется позади, и через лед и мелкую воду увидишь ты наконец близкое песчаное дно у того, другого, желанного берега.
Еще день, два, три, четыре — и из леса, из зимы, из древней уснувшей деревушки окажусь я почти сразу в теплом автобусе, городском, просторном, а еще через полчаса увижу яркий свет в том окне, где меня ждут и обязательно встретят… Наверное, все именно так и было бы, если бы ждал я желанную дорогу по озеру где-нибудь в другом месте, но только не в Карелии…
Бывает такое даже посреди хмурой и долгой карельской зимы — вдруг отойдут морозы, вернется откуда-то почти забытый теплый ветер, опустится сырой снег и зашумит вовсю под ветром оттаявший лес.
Оттепель среди глухой зимы — это великая радость, вера в весну и близкое теплое солнце. Ведь и вправду, солнце стало показываться все чаще и чаще, все вернее и вернее заглядывает теперь оно в окна домов — как тогда не поверишь оттепели, как не обрадуешься большому теплу.
И тянут к теплому ветру с юга свои чуткие носы кудлатые собаки, расходистее отсчитывает часы петух в клети, а если выскочит этот громкий часовой во двор да ухватит клювом воды из талой лужи — ну уж тогда весна совсем рядом.
Но худо бывает тогда, когда неверное тепло заглянет после первых жестоких морозов, с которыми уже смирились, которые приготовились пережить. И трудно становится на душе от такого обманчивого тепла, что поманило с собой обратно в осенний лес, напомнило веселую лесную дорожку по краю болотца, что, было, уже умерла, забылась под снегом.
Вроде и не верится в такое тепло зимой, вроде бы и хочется обратно в осенний лес, вроде бы и просится на воду лодка, но зима где-то рядом. Она еще будет гудеть и ломать лес, нести ледовитые волны метели, не щадить ни людей, ни солнца — ведь солнце тоже уже сдалось и все дольше и дольше остается по ночам за лесом, все реже и реже показывается над елями, и долго еще ждать того солнцеворота, что оборвет разом гнетущий сумрак слепого декабря и начнет прибавлять день.