Он вспомнил слова матери, когда она, лаская его, сказала:
— Совсем ты у меня взрослый, Фикри, взгляни на свои волосы!
Он удивленно провел рукой по голове, а мать спросила:
— Чего же ты ждешь?
— Кто?.. Я?.. Ничего я не жду…
Мать помолчала, собравшись с духом, наконец произнесла:
— Почему бы тебе не жениться, Фикри? Что ты медлишь?
Он попытался усмехнуться, но усмешка вышла какая-то вялая.
— Ну зачем мне жениться?
Мать долго вглядывалась в его лицо, прежде чем ответить.
— Люди ведь не спрашивают, зачем тот-то женился, зато всегда толкуют, почему такой-то холостяк.
И мать перечислила множество причин, понуждающих людей вступать в брак: это и дом, и дети, и вкусный обед, и прочее. Словом, это было все то, чем жили она сама и ее муж… Мать убеждала и просила его жениться, чтобы ей порадоваться и спокойно умереть. Она даже заплакала, а ведь мать не из тех, кто льет слезы по пустякам. Она жаждала, чтобы он женился, отбросив все свои сомнения. И вот наконец-то этот вопрос зазвучал для Фикри по-другому. Теперь он может сказать себе: «А почему бы мне не обзавестись семьей?»
И он не стал больше ломать над этим голову, твердо решив жениться. А уж раз решил, значит, так тому и быть! Как все, так и он. Что бы там ни было, а новые ощущения, связанные с этим, даже занимали его.
Вдали показался автобус. Фикри отчаянно заморгал, пытаясь стряхнуть с ресниц капли пота. Три пятерки на номере автобуса плясали и расплывались. Он устал от долгого ожидания, волнений… Но, завидев автобус, неожиданно воспрянул духом, покосился на галстук, костюм, ботинки. Приятно все-таки, что в одежде ансамбль. Только вот под воротничком ползут тяжелые капли пота.
Хотя автобус и не переполнен, свободных мест нет. Прислонившись к кабине водителя, Фикри спокойно ждал, когда кто-нибудь из пассажиров выйдет. Взгляд его скользил по лицам, таким неподвижным, замкнутым, молчаливым. Ни одного интересного. Фикри уставился на разбитую синюю лампу на потолке автобуса. За время пути надо все как следует обдумать, чтобы подготовиться к предстоящему испытанию. Он перевел взгляд с разбитой лампы на лица людей. Внимание его привлек низкий голос справа от него, совсем рядом, — непонятно, мужской или женский. Обернувшись, он увидел тучную женщину лет шестидесяти — та занимала собой сразу два места. Она бойко рассказывала своей соседке о каком-то родственнике, которого покусала собака. И тут она принялась описывать собаку, не упуская ни малейшей подробности. Женщина громко басила и все время поглядывала на Фикри, поворачиваясь к нему в профиль. Слева от Фикри, как-то весь расслабясь, сидел лысый мужчина с бычьей шеей, он спал, откинувшись на спинку сиденья. Вот голова его ударилась о стенку автобуса. Но человек не очнулся. Рубашка его расстегнута и обнажена грудь, поросшая седыми волосами. Почему-то Фикри вдруг вспомнил о Сарданапале и подумал, что придется, видимо, отказаться от этой картины: она явно не подходит для нового дома. Во-первых, его жене не понравится изображение обнаженных израненных тел, а во-вторых, и сам он давно уж собирался вставить в эту раму другую картину, написанную маслом, — пейзаж: оросительный канал и три пальмы в час восхода.
Помнится, в родительском доме была подобная картина. Только рядом с пальмами — еще и лебеди у воды…
На остановке в автобус опять вошли люди, и среди них — полная дама, от которой разило духами. Дама встала рядом с Фикри, но не прошло и минуты, как она оттеснила его от стенки кабины. А извинением была улыбка, обнажившая редко расставленные зубы. Фикри вынужден был продвинуться еще — дама ложилась на него своей пышной грудью при каждом толчке. Тотчас же между ними встрял смуглый коренастый крепыш с засученными рукавами на здоровенных бицепсах.
Пот струился по лицу Фикри и сбегал под рубашку. Водитель сердито бурчал, в ушах звенел голос кондуктора. Тучная старуха не умолкала ни на секунду.
— А у Сихам, знаете, моей племянницы, тоже есть собака — Лулу. Она купила ее, когда та была еще совсем крохотной…
Шофер резко затормозил, и все попадали друг на друга. Смуглый парень отдавил Фикри ногу, испачкал ботинок и даже не подумал извиниться. Автобус был набит до отказа, с подножки неслись вопли, крик кондуктора стал невыносимо пронзительным, а шофер уже не ворчал, а сыпал проклятия. Фикри весь взмок, рубашка прилипла к спине. Но где там расстегнуть пиджак! Фикри повис, зажатый между четырьмя спинами: одна рука вывернута вверх, а другой нельзя было даже пошевельнуть. И до смерти хотелось курить!