Итак, завтра виселица. Я взойду на нее в ореоле славы, а имя мое будет у всех на устах. И моя история еще долго будет потрясать воображение людей.
Нагиб Махфуз
Мгновение
Перевод О. Фроловой
В тот день дядюшка Ибрахим пришел в управление, как обычно, рано утром. Привычным движением он открыл одно за другим все окна и принялся подметать пол просторной комнаты. Голова его, на которой не было ни единого волоска, размеренно покачивалась, подбородок и щеки, покрытые седой щетиной, все время двигались, будто он что-то жевал. Дядюшка Ибрахим смахнул пыль со столов, аккуратно сложил папки. Затем он окинул взглядом комнату, мысленно представил себе владельцев столов, и на лице его отразились все чувства, переживаемые им в этот момент, — то радость, то негодование, то жалость, то досада. Пробормотав: «Теперь надо бы принести завтрак», он удалился. Рабочий день начался.
Первым пришел господин Ахмед, секретарь-архивариус, плечи которого согнулись под бременем пятидесяти лет, а озабоченное лицо словно застыло в вечной тревоге. Вслед за ним вошел господин Мустафа, секретарь, работавший на пишущей машинке; он постоянно улыбался и, казалось, пытался скрыть за улыбкой свои повседневные заботы. Затем прибыли Самир — темная личность, как о нем говорили в управлении, и Гунди, чья откровенная беспечность свидетельствовала о его юном возрасте. Он кичился своим модным костюмом, золотым перстнем, золотыми часами и золотой булавкой на галстуке. За ним появился Хамам — худенький, изящный, затем — всегда подтянутый Лютфи. Последним пожаловал его превосходительство господин директор управления устаз Камиль с четками в руках.
Комната наполнилась гомоном и шелестом бумаг, но к работе еще никто не приступал. Директор, восседая за своим столом, был поглощен телефонным разговором. Газетные листы взвивались в воздух как знамена.
— Этот год будет концом мира, — объявил Лютфи, пробежав глазами последние известия.
— Что, исчезнет луна? — кинул реплику директор, продолжая любезничать по телефону.
— Мы еще жалуемся на своих жен и детей, — произнес Самир, — а вот что сегодня газеты пишут: сын убивает отца на глазах у матери!
— Какой смысл рассуждать о рецептах, — хрипло проговорил Ахмед, — лекарства-то все равно не достанешь.
Гунди, услышав эти слова, тотчас же бросил взгляд на окно приемной врача в доме напротив — там должна была вот-вот появиться хорошенькая медсестра.
— Поверьте мне, — снова заговорил Лютфи, — конец мира ближе, чем вы это себе представляете!
— Приготовьте папку три-один дробь сто тридцать, — сказал директор Хамаму, прикрыв рукой телефонную трубку, и возобновил прерванный разговор.
— Черт бы тебя побрал! — тихонько процедил сквозь зубы Хамам, не отрываясь от газеты.
Вернулся дядюшка Ибрахим с полным подносом еды — бутербродами с бобами, таамией[7], сыром и тахинной халвой. Все занялись едой, уткнувшись в свои газеты. Дядюшка Ибрахим стоял в дверях управления, как-то странно глядя на всех. Ахмед, не переставая жевать, крикнул ему:
— Принесите платежную ведомость, дядюшка Ибрахим!
И дядюшка Ибрахим ушел.
Прошел час. Уже появился галантерейщик, который всегда посещал управление в день зарплаты. Он прошелся между столами, предлагая свои товары. Затем торговец скрылся, чтобы вернуться, как только служащие получат жалованье. Еще через час в комнату заглянул торговец маслом, желая получить свое с должников. Но Мустафа сказал ему многозначительно:
— Подождите возвращения дядюшки Ибрахима!
Торговец остановился в дверях, беспрерывно шевеля губами. Пишущая машинка застучала быстрее. Гунди украдкой продолжал следить за окном напротив. Самир подошел к столу директора и стал показывать ему какие-то бумаги. Директор спросил, где дядюшка Ибрахим, и Мустафа напомнил, что дядюшка Ибрахим еще не вернулся из кассы. Тогда Ахмед поднял от папок голову:
— Он задерживается? А что случилось?
Торговец маслом ушел, он решил пока обойти другие учреждения, а к ним зайти попозже. Ахмед выбежал из комнаты, посмотрел направо и налево. Коридор был пуст.
— Никого не видно, — сказал он, войдя в комнату. — Где он задержался? Старик совсем рехнулся!
Прошло более трех часов — дядюшка Ибрахим не появлялся. Всех охватило неясное беспокойство. Ахмед вновь встал и громко заявил, что пойдет в кассу поискать Ибрахима. Возвратился он с перекошенным от злости лицом:
— Он взял ведомость два часа назад! Куда мог деваться этот идиот?
— А свое жалованье он получил? — поинтересовался Лютфи.
— Конечно! — сердито буркнул Ахмед.
— Быть может, он зашел в магазин?
— Как! Не отдав нам деньги?!
— Почему бы и нет? Он каждый день выкидывает что-нибудь новенькое…
Все негодовали, директор нахмурился.
— А вдруг его обокрали по дороге! — неудачно пошутил Мустафа.
В ответ послышались вялые смешки, более похожие на скрытые вздохи.
— Должно быть, с ним что-нибудь случилось! — произнес Лютфи.
— Вероятно, попал не в ту кассу! — зло заметил Ахмед.
Директор постучал по столу своей паркеровской ручкой, не столько призывая подчиненных к сдержанности, сколько пытаясь скрыть свое волнение.
— А что может случиться с нашими деньгами? — не унимался Гунди.
— Если их уведут?
Никто не рассмеялся.
— При несчастном случае… — уточнил Гунди.
— В давке-то того и гляди украсть могли.
— Чтоб тебе лопнуть, осел!
— Могут оставить в полицейском участке до выяснения истины…
Время тянулось томительно долго. Ахмед вновь отправился на поиски дядюшки Ибрахима, но вскоре вернулся с унылым лицом.
Директор размышлял. Может, и правда, что случилось? Нет, нет. Сейчас этот безумный появится в дверях. И на него обрушится поток ругательств, а он будет стоять и бормотать в ответ всякую чепуху. А все же, если… Что тогда делать? У Лютфи — богатая жена, а Самир — известный взяточник, но есть ведь и другие. Ахмед, например. Что будет с ним?
Вернулся торговец маслом. Он и рта не успел раскрыть, как директор набросился на него: «Подождите! День страшного суда еще не настал. В конце концов мы ведь в государственном учреждении, а не на базаре!» Торговец в замешательстве подался назад. А в комнату, узнав о случившемся, один за другим стали входить служащие из соседнего управления и, конечно, с расспросами. Кое-кто из них пытался было пошутить, но шутку встретили угрюмым молчанием. Волнение охватило всех, никто не мог работать.
— Нет, я чувствую, что дело серьезное! Мы пропали… — заохал Ахмед. — Попытаюсь что-нибудь узнать у швейцара из министерства, — и стремительно выбежал из комнаты.
Вернулся он с криком:
— Швейцар уверяет, что видел его в девять утра, — тот выходил из дверей министерства! Да это хуже, чем катастрофа! — продолжал он внезапно осипшим голосом. — Неужели он способен погубить свою жизнь за какие-то там сто пятьдесят или двести фунтов? Несчастный случай? А как мы протянем этот месяц? О господи!..
Лютфи казалось, что время от времени взгляды сотрудников обращаются к нему.
— Это ужасно, — проговорил он, — вы, кажется, думаете, что мне не о чем беспокоиться? Уверяю вас, моя супруга не тратит ни копейки из своих денег…
Никто не отозвался.
— О Аллах! Нет бога, кроме Аллаха! — снова заголосил Ахмед. — Верите ли? Я хожу без копейки в кармане — не выпить ни чашечки кофе, не выкурить ни одной сигареты. Хожу пешком — нет денег на транспорт. Дети — кто в школе, кто — в университете. Весь в долгах, а тут еще нужны лекарства. Что же мне делать? О Аллах!..