Но тут то ли связь оборвалась, то ли Иван решил, что хватит со мной болтать, но я понял, что говорю в пустоту. Тишина исчезла, я вновь слышал голос Веррада, жужжание дрели в его руках, и бряканье браслета-классифкатора, про который я в этой суматохе совершенно забыл.
Глянув на него, я удивленно заморгал.
Судя по ярко-алой двадцатке, я получил очередной класс… и за что, за бои со своими же, за прорыв из лагеря и за оборонительные схватки последних суток? Удивительно, но система набора опыта не перестала работать, даже когда я стал почти официальным мятежником.
Или в Гегемонии даже мятежник может сделать карьеру?
Стрельба началась снова ближе к вечеру, и теперь уже со всех сторон.
— Вот зараза… — пробормотал я, вслушиваясь в доносящийся снаружи грохот. — Двинулись на штурм, что ли?
Я слегка очухался и мы с Веррадом работали вдвоем.
Проклятый портал никак не желал оживать до конца, он включался на несколько мгновений, а затем вырубался, не давая начать настройку.
— Эй, Дю-Жхе! Что там? — спросил я, нацепив шлем.
Но ответил мне вовсе не ферини, в наушниках щелкнуло, и я услышал голос Равуды.
— Думаешь, эта жалкая скорлупка защитит тебя? — поинтересовался он, по обыкновению растягивая гласные. — Скоро я доберусь до тебя и прострелю тебе ноги, в коленях… о да, да. Будет славно. А потом я отволоку тебя к Геррату, чтобы он занялся тобой, как занялся уже твоим дружком Шадиром, чье место я занимаю вот уже три часа. Он оказался предателем. Продался мерзким бриан. Хотя тебе ли не знать?
Ох ты, нашего трибуна раскололи? И теперь мой «друг до гроба» занимает его место?
Раньше бы это стало для меня приговором, но теперь это практически ничего не меняет, разве что Шадира жалко.
— Проваливай, Равуда, — сказал я почти без злости. — Не до тебя сейчас.
И вот это привело его в настоящее бешенство, он принялся орать что-то, брызгая слюной, но я отключил его канал.
— Центурион! Центурион? — тут же прорезался на связи Дю-Жхе. — Атака со всех сторон! Голов поднять не можем!
— Отходите внутрь! — приказал я.
В кусок линкора, в котором мы засели, можно попасть только через два прохода, а их перекрыть довольно легко. Но если у врага найдется тяжелое оружие вроде танков, чтобы вскрыть броню, или какие-нибудь инструменты, тогда нам придется несладко, но вряд ли то или другое есть у Равуды.
Из выходящего наружу тоннеля донеслись топот и проклятия, в зал ввалился взмыленный Макс.
— Как вы тут, ха-ха? — спросил он, поднимая забрало и вытирая залитое потом лицо. — Живой, командир?
— Живой, — ответил я и повернулся к Верраду. — Сколько времени еще надо?
— Два часа… три… — техник раздраженно всплеснул руками. — Да откуда я знаю? Проклятая хреновина!
Мы никак не могли понять, в чем дело — прозвонили все блоки до единого, проверили и зачистили все соединения.
— Три часа мы продержимся, — сказал я. — Давай еще раз, что ли?
Рана болела, иногда плечо дергало, словно больной зуб, но чувствовал я себя в целом сносно. Лекарства работали, и я мог даже шевелить конечностью, если особенно не напрягать ее.
Через пять минут в портальном зале стало тесно от бойцов.
Чтобы перекрыть два тоннеля, нужно не больше десяти человек, остальные будут только мешать. Раненых оказалось еще двое, оба легко, убитых вообще ни одного — прекрасный результат для оборонительного боя, и отвратительный показатель для «снайперов» Равуды.
Мы вытащили все блоки еще раз, и принялись осматривать каждый.
И только закончили эту нудную процедуру, как снаружи громыхнуло так, что качнулся потолок, а свет мигнул.
— Это еще за ботва? — я поднял голову.
— Взрывчатка! — рявкнул Ррагат. — Дыру проделали!
Если так, то враг может вылезти из любого угла… Равуда оказался хитрее, чем я думал.
— Искать, где они! — распорядился я.
Мы изучили этот фрагмент «Гнева Гегемонии», едва оказавшись внутри, и все знали, куда бежать. Морщась и кряхтя от боли, я натянул бронезащиту, кое-как справился с застежками и нахлобучил шлем.
Близкая очередь прозвучала оглушающе — прямо за стеной!
— Они здесь! — крикнул кто-то.
— Что там, Веррад? — спросил я, поднимая автомат: да, одной рукой держать не очень удобно, но стрелять смогу, и это главное.
— Сейчас попробуем! — глаза у техника были выпучены, чешуйки на лбу и щеках потемнели, четко выделялись на белой коже.
Консоль в очередной раз заиграла огнями, с гудением побежали искры по металлической дуге. Занавес из сиреневого пламени упал до пола, заколыхался, и я сжался, ожидая, что он покачается несколько мгновений, но пропадет, сгинет, как было при предыдущих попытках.