— Необыкновенный человек, — заметил депутат Лясковницкий.
— С кем это он разговаривает? — заинтересовалась седеющая дама.
— Да… Председатель Дызма… Чувствуется, что даже в светской беседе он думает о важных делах. Удивительно интересный человек.
— Тип государственного мужа, — с убеждением заявил депутат.
— Очень интересный, — отозвалась безбровая девица.
— Он действительно из курляндских баронов? — спросила седеющая дама.
— О да, — подтвердил Лясковницкий, считавший себя знатоком геральдики. — Несомненно.
— Вполне comme il faut,[24] — решила княгиня. Никодим рано вернулся домой и, поразмыслив над своим успехом у князя Ростоцкого, завалился спать.
Итак, он познакомился с высшей знатью, и она отнеслась к нему с почтением. Он получил несколько приглашений на различные дни. Никодим занес даты в записную книжку, он решил посещать как можно больше домов: вреда от этого не будет, а пользу принести может.
В сущности, он был невысокого мнения об аристократах.
«Дураки, — подумал Никодим, — только скажи что-нибудь, они уже в восторге, точно ты Америку открыл».
Но это не означало, что он решил изменить своей тактике, благодаря которой прослыл великим молчальником.
Сон прошел. Ворочаясь с боку на бок, Никодим курил папиросы одну за другой, наконец встал, зажег свет.
Ему пришло в голову: не прочитать ли письма Нины?.. Их набралось три большие пачки, почти все нераспечатанные. Он снова лег, стал читать. Всюду повторялось одно и то же: любовь, тоска, надежды, просьбы приехать, ну и, конечно, рассуждения.
Это было так скучно, что Дызма через четверть часа швырнул письма на пол и потушил свет.
Он стал вспоминать женщин, которые попадались ему в жизни. Было их не много, и, надо признать, ни одна из них не отняла у него столько времени, не заставила столько думать о себе, как Нина. Вспомнил он Маньку с Луцкой улицы. Наверно, совсем опустилась и дошла до билета. В сущности, жаль девчонку… Что бы она сказала, если б узнала, что их бывший жилец стал такой большой шишкой… Вот ахнула бы…
А чего стоят все эти бабы, которых он встретил в салоне князя Ростоцкого…
«И эти тоже зарились на меня, но, по совести сказать, я и понятия не имею, что с такими делать… Впрочем, все одинаковы. Если ты здоровый мужик, то уж сообразишь, что делать…»
ГЛАВА 11
Заседание наблюдательного совета открыл председатель Дызма, после чего секретарь Кшепицкий объявил порядок дня, затем слово взял директор Вандрышевский.
Собравшихся было человек пятнадцать, и все сосредоточенно слушали отчет. Было ясно, что первый период деятельности хлебного банка оправдал возложенные на него надежды; доказательством тому служило оживление в сельском хозяйстве, массовые закупки искусственных удобрений, сельскохозяйственных машин, оборудования для маслобоен. Рост цен на хлеб, как это явствовало из анализа ситуации, решительным образом повлиял на подъем экономической жизни страны, которая теперь вплотную приблизилась к ликвидации кризиса, что следует приписать гениальному эксперименту нашего уважаемого председателя Никодима Дызмы и его гибкому руководству сельскохозяйственной политикой.
Послышались крики «браво», и председатель, поднявшись с места, стал кланяться налево и направо членам наблюдательного совета.
Приступили уже к мелким отчетам, когда вошедший на цыпочках курьер вызвал Кшепицкого.
Через минуту тот вернулся и, наклонившись к уху председателя, прошептал:
— Пан председатель, приехала графиня Конецпольская.
— Конецпольская? Чего надо?
— Хочет вам что-то сказать. Хорошенькая бабенка. Попросите, пусть начальник департамента Марчевский заменит вас — выйдете к ней.
— Удобно ли?
— Удобно. Важного все равно ничего уже не будет, предложения примут без обсуждения.
— Ладно. Что им сказать?
— Можете сказать, что должны принять иностранца.
— Кого?
— Неважно, спрашивать не будут — иностранца.
Никодим жестом остановил чиновника, читавшего доклад.
— Я очень извиняюсь, ко мне приехал по важному делу иностранец. Может быть, вы, пан Марчевскйй, замените меня?
— Пожалуйста!
Дызма поклонился и вышел.
Толстяк в темных очках придвинулся к соседям, вполголоса проговорил:
— Соображает же этот Дызма. Министерская голова!
— Неиссякаемая энергия.
В небольшой гостиной, которая служила одновременно приемной, Дызму ждала графиня Конецпольская. Брезентовый комбинезон, кожаный шлем, на котором сверкали очки, делали ее неузнаваемой. Не без шика поздоровавшись с Дызмой и немилосердно коверкая слова, графиня заявила, что приехала только затем, чтоб забрать его в деревню.
Дызма удивился до крайности. Он не имел ни малейшего желания куда-либо ехать, тем более что договорился встретиться вечером с Варедой. Но Ляля не принадлежала к числу уступчивых. Она посулила ему сюрприз; когда и это не возымело действия, состроила глазки и заявила напрямик, что муж уехал за границу.
Отговориться возможности не было. Пришлось пойти переодеться и, согласно инструкции, взять с собой пижаму. Велев Игнатию оповестить Кшепицкого о его отъезде, Дызма спустился с лестницы.
Конецпольская сидела уже за рулем двухместного спортивного автомобиля без дверец. Последнее обстоятельство не очень-то обрадовало Дызму, когда он подумал о предстоящем путешествии.
Ляля помчалась с головокружительной скоростью, чуть не сшибла полицейского на перекрестке и, с улыбкой глянув на струхнувшего пассажира, еще прибавила газу. Через несколько минут они были уже у заставы. Тут начиналось прямое как стрела, недавно асфальтированное шоссе, и Ляля увеличила скорость километров до ста двадцати.
— Приятно?
— Нет, — откровенно признался Дызма.
— Почему?
— Слишком быстро, трудно дышать… Ляля поехала медленней.
— Вы не любите шкорость?
— Не люблю.
Ляля рассмеялась.
— А я безумно… В прошлый год в Мюнхене на автомобильных гонках я взяла за шкорость второй премия, я тогда добилась…
Ее слова перекрыл оглушительный треск. Ляля нажала на тормоз, и машина остановилась на обочине.
— Что случилось?
— Кишка лопнула! — Смеясь, она выскочила из автомобиля. — Помогать, помогать!
Никодим помог снять запасное колесо. Едва они тронулись в путь, Ляля заверещала:
— Шорт возьми! Бровь в глаз попала! Никодим расхохотался.
— Ресница?
Ляля сердито фыркнула.
— А ну вас! Все равно. Прошу посмотреть и поправить, у меня руки грязный.
Никодим глянул. Действительно, одна из ее длинных ресничек загнулась и попала под веко.
Он собрался было уже помочь, но Ляля хлопнула его по руке:
— Зачем руками, у вас тоже грязный…
— Так чем же? — спросил Никодим с изумлением.
— Ах, такой умный шеловек и такой дурашок! Губами!
Никодим рассмеялся.
— Ну, тем лучше.
Он провел несколько раз губами по дрожащему веку.
— Все в порядке?
Ляля кивнула.
Тот глаз хороший, теперь другой.
— Как! И в другой тоже попало?
— Еще нет, но, может быть, потом. — И она снова подставила ему лицо. Дызма наклонился к ней, и они стали целоваться.
— Приятно?
— Да.
— Ну так ехать!
Одним прыжком Ляля очутилась в машине.
— Садиться! Садиться!
Автомобиль рванулся с места.
«Вот бес! — подумал Дызма. — Эти бабы готовы живьем слопать человека…»
Выехав из рощицы, они нагнали другую машину. Ляля крикнула что-то по-французски. Две молодые девушки весело ей ответили. Некоторое время оба автомобиля шли вровень, девушки и Дызма разглядывали друг друга. Обе были, по-видимому, хорошенькие; впрочем, об этом нельзя было сказать наверняка — шоферские очки закрывали чуть ли не пол-лица.
— Кто это? — спросил он у Ляли.