— Как приятно жить в деревне, в тишине, в покое, — со вздохом заметил Дызма.
— У вас, я вижу, сохранились хорошие воспоминания о Коборове, — заметил Кшепицкий. — Да, славное именьице! Что ж, добейтесь развода да и женитесь на Нине.
— Если б Коборово принадлежало ей, тогда — пожалуйста.
— Но ведь формально владелица она?
— Ну и что же? У Куницкого неограниченные полномочия.
— Полномочия можно аннулировать.
Никодим пожал плечами.
— Но векселей аннулировать нельзя.
Кшепицкий задумался и стал что-то насвистывать.
— Вот тут-то и закавыка! — заметил Дызма, Кшепицкий насвистывал, не унимаясь.
— Что у нас завтра? — опросил Никодим.
— Завтра?.. Ничего особенного. Ах да, есть приглашение в цирк. Большая сенсация: приехал чемпион мира по борьбе — забыл его фамилию, — он будет бороться с чемпионом Польши Велягой. Вы любите французскую борьбу?
— Конечно. Значит, идем? В котором часу?
— В восемь.
Попрощавшись с секретарем, Дызма отправился спать. Надевая пижаму, заметил на шее золотую звезду. Поскорей сиял ее, спрятал в спичечный коробок и сунул в письменный стол. Потом погасил свет и на всякий случай перекрестился.
На следующий день худшие опасения оправдались. В час явился Бочек. Вел он себя крайне самоуверенно. От него разило водкой.
Дызма изменил тактику.
Подал Бочеку руку, придвинул стул, вежливо осведомился, чем может быть ему полезен. И тут уж Бочек ни в словах, ли в жестах стесняться не стал. Дошел даже до такой фамильярности, что хлопнул председателя по плечу.
Это было уже слишком. Дызма вскочил со стула и рявкнул:
— Вон! Сволочь! Вон!
Бочек поглядел на него с насмешкой и поднялся.
— Попомнишь еще меня, ишь ты, шишка какая!
— Чего тебе от меня надо? Денег, мерзавец, хочешь? — кипятился Дызма.
Бочек пожал плечами.
— Деньги тоже пригодятся.
— У-у… Сволочь!..
Никодим достал двадцать злотых, подумав, добавил еще двадцать.
— Чего вы горячитесь, пан Никодим, — примирительно начал Бочек, — я вам никакого зла не делаю…
— Не делаю, не делаю… А чего язык распускаешь при секретаре?
Бочек сел.
— Пан Никодим, не лучше ли жить в мире? Вы мне поможете, а я вам вредить не буду…
— Разве не устроил я тебя на работу?
— Какая это работа, — дожал плечами Бочек, — восемь часов маешься из-за каких-то несчастных четырехсот злотых. Да еще грохот такой, что нервы сдают. Нет, это не для меня.
— Может, тебя министром назначить, а? — ухмыльнулся Дызма.
— Не смейтесь, паи Никодим, — разве вас не сделали председателем правления?
— Потому что у меня есть голова на плечах, понимаешь — голова!
— У каждого своя голова. А я так думаю: если вы председатель, то мне, вашему бывшему начальнику, просто неудобно получать меньше, чем восемьсот злотых.
— Ошалел, Бочек? Восемьсот злотых… Да кто ж это тебе даст?
— Бросьте вилять! Захотите — найдутся такие, что предложат.
В глазах Дызмы сверкнула ненависть. Он принял решение.
— Ну ладно, пан Бочек, я вижу, что мне придется… гм… вижу, что смогу устроить вас заместителем директора государственных винных складов… Хотите?
— Так-то, пожалуй, лучше. Может, и квартиру дадут. Ведь семью придется выписать.
— Конечно, и квартиру дадут. Хорошая квартира, четыре комнаты с кухней, отопление и освещение бесплатные.
— А жалованье?
— Жалованье около тысячи злотых. Бочек растрогался. Встал, обнял Дызму.
— Эх, пан Никодим, мы с вами земляки, из одних краев, значит должны помогать друг другу.
— Конечно…
— Я вам всегда был другом. Кое-кто сторонился, говорили, дескать, внебрачный ребенок, подкидыш…
— Перестань, черт тебя возьми!
— Так я же говорю: кое-кто… да что там, весь Лысков был против вас, а я вас даже в своем доме принимал…
— Велика честь, подумаешь, — и Дызма презрительно хмыкнул.
— Когда-то велика была, — флегматично заметил Бочек, — чего спорить?
Никодим нахмурился и помрачнел. Напоминание о том, что он подкидыш, было больнее всего. И вдруг он с ужасающей ясностью понял, что им обоим, ему и Бочеку, в Варшаве тесно… Да и не только в Варшаве.
Ах, если бы мог Бочек прочесть мысли своего прежнего помощника! Радость исчезла бы с его лица.
— Вот что, пан Бочек, — начал Дызма, — приходите завтра и приносите документы, все, какие есть, потому что выхлопотать вам такую должность — дело нешуточное. Немало придется похлопотать, прежде чем докажешь, что вы годитесь в заместители директора.
— Большое спасибо, вы не пожалеете об этом, пан Никодим.
— Знаю, что не пожалею, — буркнул Никодим. — Теперь еще одно: никому об этом ни слова, а то на это место набежит сто желающих. Поняли?
— Конечно, понял.
— Ну, тогда все. Завтра в одиннадцать.
В дверь постучали, и на пороге показался Кшепицкий. Бочек лукаво подмигнул Дызме и поклонился так низко, как только позволила ему его туша.
— Мое почтение, пан председатель. Все будет выполнено.
— До свидания, можете идти.
От Никодима не ускользнуло, что Кшепицкий, делая вид, будто просматривает принесенные с собой бумаги, незаметно наблюдает за Бочеком.
— Ну, как там, пан Кшепицкий?
— Все в порядке. Вот приглашение в цирк.
— Ах, да. Стало быть, едем.
— Звонила еще графиня Чарская, но я сказал ей, что вы заняты.
— Жаль.
— Хе-хе-хе… Понимаю. Эти девицы Чарские — девочки будь здоров… В прошлом году…
Он не кончил, потому что в кабинет, не закрыв за собой дверь, вихрем влетел Вареда.
— Привет, Никусь! Где тебя черти носят?
— Как поживаешь, Вацусь? Кшепицкий поклонился и вышел.
— Знаешь, я завернул к тебе, потому что подумал — не пойдешь ли ты сегодня в цирк: приехал этот Тракко — самый сильный человек на свете, будет бороться с нашим чемпионом Велягой.
— Я тоже собирался идти.
— Красота! — и Вареда хлопнул Дызму по колену. — Будет целая компания: Ушицкий, Уляницкий, Романович с женой…
Зазвонил телефон.
— Алло!
Кшепицкий сообщил, что опять звонит графиня Чарская, не соединить ли?
— Давайте… Алло!.. Да, это я, добрый день. Никодим, прикрыв рукой трубку, шепнул Вареде:
— Графиня Чарская!
— Фю-фю… — покрутил тот головой.
— Нет, что вы, нисколько не мешаете. Напротив, очень приятно…
Придерживая трубку плечом, закурил поданную Варедой папиросу.
— Простите, в литературе я профан… Честное слово… А когда?.. Ну, хорошо, хорошо… Как здоровье сестрички?.. Гм… Знаете, и я тоже, но об этом по телефону лучше не говорить… Что, в театр?.. Э-э-э… Не хотите ли со мной в Цирк? Нет, сегодня будет бороться самый сильный человек на свете… Как?.. Вацек, как его зовут? Итальянец Тракко… Нет, у меня сидит мой друг Вареда…
— Никусь, скажи ей — целую ручки.
— Целует ваши ручки… Будет, а как же… Ну, значит, все прекрасно сложилось… Я заеду за вами на своей машине… До свидания.
Никодим положил трубку и улыбнулся.
— Ах, эти бабы, эти бабы… \
— Пойдут? — спросил полковник.
— Еще бы!
— Ну, так собирайся, едем обедать.
— Возьмем и Кшепицкого.
— Как хочешь, — согласился Вареда.
В ресторане они встретили Уляницкого, и веселье закипело.
— Анекдот о бульдоге и пинчере знаете?
— Смотри! — предостерег его Вареда. — Кто расскажет старый анекдот, ставит бутылку коньяку.
— Не заносись, Вацусъ, — не теряя серьезности, заявил Уляницкий. — Ликургом, который установил этот закон, был я сам, своей собственной персоной. Слушайте. Сидит на углу Маршалковской легавая.
— Ты сказал — бульдог…
— Не морочь голову. Сидит легавая, а тут из Саксонского сада мчится бульдог, громаднейший бульдог…
Дызма, встав, пробормотал:
— Прошу прощения…
— Ты знаешь анекдот? — спросил Вареда. Никодим не знал, но ответил:
— Знаю.
Он второпях накинул плащ, через распахнутую швейцаром дверь выбежал на улицу.
Шофер нажал на стартер, отворил дверцу.