Десять, одиннадцать… Манька, нервничая, ходила взад и вперед по противоположной стороне улицы. Падали Пушистые хлопья снега. Если стать под самым фонарем и глядеть вверх, они кажутся черными. Дважды с ней заговаривали прохожие. Один молодой человек был, наверно, при деньгах, но она только мотнула головой.
Беспокойство овладело ею: может быть, он сегодня не придет?
Все-таки она будет ждать! Будет!.. Мужчины всегда таковы: с глаз долой — из сердца вон. Рыжий Владек тоже в конце концов вернулся к Зосе…
И Манька терпеливо ждала, поглядывая то на Маршалковскую, то в противоположную сторону. Внезапно грохот открывшихся ворот привлек ее внимание к банку. Оттуда вышел Никодим с элегантной дамой. Они смеялись.
Манька притаилась за выступом стены. Они перешли улицу. Тротуар был узок, и она могла достать до них рукой, когда они проходили мимо. Совсем рядом послышался голос Дызмы:
— Если хочешь, милая Ниночка, то…
Дальнейшие слова заглушил гудок проезжающего такси. Манька увидела, что он взял даму под руку.
— Вот как!.. — сказала Манька и задумалась. Потом пошла следом.
Ее не удивило, что у нее есть соперница. Разумеется, он не живет без женщины. Испугала, однако, красота этой дамы.
«Он любит ее… Наверняка любит… Но почему, — затеплился у нее огонек надежды, — почему вчера ночью он был в гостинице с другой?..»
Здесь крылась какая-то тайна. Не будь этого, Манька догнала бы их сейчас и крикнула этой женщине прямо в лицо, что у нее давнее право на Никодима, что она любит его.
«Он вернется ко мне, вернется. Скажу ему, что глаза выплакала, что у каждой из нас есть свой дружок, а у меня нет, хоть и лучшие парни набивались… Должен вернуться».
Никодим проводил Нину до дому и повернул обратно. По дороге он все думал о том, что Юрчак, известный в Лыскове знаток по женской части, совсем напрасно утверждал будто только брюнетки страстны. Вдруг его кто-то окликнул.
Никодим обернулся. Перед ним стояла Манька.
— Никодим, — тихо шепнула она.
— Ах, это ты? — буркнул Дызма, не скрывая неудовольствия.
— Ты не забыл меня?
— Чего тебе надо?
Манька смотрела на него широко раскрытыми глазами. Не знала, что и сказать.
— Ну? Чего надо? — спросил Дызма уже с нотой раздражеиия в голосе.
— Вот как ты меня встречаешь! Чего я тебе сделала плохого, Никодим?
— Ни плохого, ни хорошего! Не морочь мне голову. Чего тебе надо?
Манька молчала.
— Говори, черт возьми! Манька продолжала молчать.
Дызма выругался и хотел было уйти, но она схватила его за рукав.
— Пусти!
— Не пущу. Ты должен выслушать меня.
— Ну так говори, черт побери, в чем дело?
— Видишь, Никодим, ты, наверно, не знаешь, как я тосковала по тебе, у меня нет даже любовника. Я все жду тебя… Я искала тебя, все думала — вернешься, думала — не забыл меня…
Никодим пожал плечами.
— Чего мне было помнить, забывать?
— Ты говорил — вернешься.
— Не венчался я с тобой. Мало ли что говорил.
— Знаешь… я тебя люблю.
Дызма расхохотался.
— Велика честь! Ты каждую ночь кого-нибудь любишь.
— Ты меня этим не попрекай! Разве я ради удовольствия такой стала? Голод принудил. Думаешь, не противно?
— Ладно, ладно, только не ври.
— Правду говорю. Никто мне не позавидует. Собачья жизнь!
— Ну, а мне-то какое дело?
— Вернись ко мне!
— Незачем.
— Будешь жить у нас даром. Заплачу за тебя, Дызма прыснул со смеху.
Манька поглядела на него с беспокойством.
— Чего смеешься?
— Смеюсь, потому что ты дура. Выкинь эту блажь из головы.
— Почему ты так говоришь? Разве я тебе больше не нравлюсь?
— Отвяжись ты, Манька, подобру-поздорову.
— Тогда говорил, что вернешься.
— Плевать мне на то, что говорил! Понимаешь? Теперь я женюсь, и всякой шлюхе не позволю себе голову морочить. Не такие у меня теперь женщины.
— Хочешь жениться на той, с которой я тебя только что видела?
— На той или не на той — не суй нос не в свое дело.
— Знаю, что на той. — В Манькином голосе зазвучала ненависть.
— Тебе-то что до этого?
— То, что я тебя люблю! — крикнула вне себя Манька.
— Тихо, чего орешь! Любишь — ну и люби себе на здоровье; чихать мне на это! Отвяжись, мне некогда.
Она снова схватила его за рукав.
— Подожди еще минуту.
— Ну?
— Пойдем со мной в гостиницу…
Она все надеялась, что ей еще удастся уговорить его, отвлечь от соперницы. Дызма оттолкнул ее.
— Уйди!
— Никодим!..
На глазах у Маньки выступили слезы.
— Будет она еще тут реветь! Говорю тебе — не могу. Сегодня не могу. Даже если б хотел.
— Почему?
— Работа у меня.
— Ага! — Манька кивнула головой, и вид у нее стал серьезный. Ну конечно, она признает: обчистить банк — дело не шуточное. Она, Манька, по сравнению с таким предприятием — ничто.
— Тогда в другой раз, — согласилась Манька, — в другой раз…
— Может, в другой раз. До свидания.
Дызма хотел уйти, но Манька вцепилась в него.
— Никодим, ты так и не поцелуешь меня?
— У, черт! Надоела!
Он наклонился к ней и чмокнул в щеку. Манька, однако, не удовлетворилась этим и, обняв Дызму за шею, прильнула к его губам.
Губы у нее были сочные, упругие, холодные от мороза.
— Ну, будет, — отстранил он ее от себя.
— Вернись! Вернись ко мне! — зашептала Манька.
— Вот привязалась! Потом, может, вернусь. До свидания.
Манька молча кивнула.
Долго еще стояла она, провожая его глазами. Когда Никодим исчез за углом, Манька утерла платком слезы и побрела в другую сторону.
Никодим был взбешен. Эта Манька, откуда она ни с того ни с сего явилась… Он давно забыл о ней… И вообще, какое она имеет право приставать к нему?! Ну, понятно — любит… И, в сущности, хорошая девчонка… Но это еще не повод, чтобы бегать за ним по пятам…
«Еще как-нибудь подведет меня! Или Нине наболтает чего? У, черт!»
Никодим решил, что, если она еще раз пристанет к нему, он так ее отчихвостит, что навсегда пропадет охота.
В квартире пахло Ниниными духами. Никодим разделся, собрался уже повалиться в постель, да вдруг вспомнил, что завтра утром Кшепицкий отправляется в Коборово и он к его отъезду должен приготовить кое-какие бумаги. Никодим возился добрых полчаса; едва кончил — зазвонил телефон.
Это был Вареда. Они сидят компанией в баре, и все вместе решили вызвать Никодима.
— Как приехала Нина, — стал жаловаться полковник, — мы тебя совсем не видим. Обязательно приезжай.
Но Дызма категорически отказался. Он устал, хочет спать.
И вообще он не любил пивных. Изредка выпить — это еще куда ни шло, но торчать часами за столиком, накачаться до бесчувствия — нет уж, слуга покорный. Если прежде он кутил с Варедой, Уляницким и их друзьями, то делал это только для того, чтоб завязать знакомства, теперь той мечтой, к которой он постоянно возвращался, была размеренная, спокойная жизнь в Коборове.
Дело с аннулированием Нининого брака продвигалось быстро. Все упрощал тот факт, что Куницкий присвоил себе чужую фамилию. Остальное довершали деньги, а в них теперь недостатка не было.
День проходил за днем, не принося особых событий.
На каждом шагу Дызма чувствовал отсутствие Кшепицкого.
Хоть Никодим и приобрел некоторую сноровку в управлении банком, хоть он и знал, как следует поступить в том или ином случае, тем не менее попадались дела, решить которые было ему не под силу. Тогда единственным спасением был тяжелый приступ ревматизма.
Впрочем, если, несмотря на все меры предосторожности, он и допустил несколько промахов, то их отнесли за счет рассеянности влюбленного председателя. Предстоящий брак служил пищей для бесконечных разговоров. Информацию поставлял в основном Игнатий, который ежедневно носил корзины с цветами на квартиру невесты пана председателя.
Нина приходила к Никодиму по нескольку раз в неделю.
Не зная об этом, Пшеленская громко и при всех восхищалась тем, что Нина все хорошеет и настроение у нее заметно улучшилось.