Обед прошел тягостно для мисс Гофф. У буфета стоял метрдотель, которому, казалось, нечего было делать, и он только играл роль почетной стражи. Прислуживал лакей, который подавал блюда, широко расставляя свои локти, и предлагал Алисе делать немедленный выбор между совсем незнакомыми ей блюдами и винами. Она завидовала знанию приличий в среде этих чуждых ей людей и боялась их критикующих взглядов. Когда подали спаржу, Алиса взяла ее, как делала дома, в руку, и страшно смутилась, заметив, что Лидия ест ее с помощью ножа и вилки. Ее успокоило лишь то, что метрдотель стоял в этот момент спиной к ней, а лакея не было в комнате. К ее облегчению, обед продолжался недолго, и она встала из-за стола, не погубив своей репутации во мнении прислуги.
Лидия не считала нужным занимать гостью разговорами, и обед прошел почти в полном молчании. Алису это несколько стесняло. Ей казалось, что и лакей чувствовал от этого неловкость. Даже метрдотель как будто удивленно поглядывал на них. Алиса много бы дала, чтобы знать, о чем думает во время обеда хозяйка. Если бы Лидия высказалась, то все, буфетчик, лакей и гостья - были бы одинаково поражены. Ей пришлось бы сказать:
- Сегодня на лесной поляне мне представилось видение праксителевского Гермеса, и теперь я думаю о нем.
3
На следующий день Алиса приняла приглашение мисс Кэру. Лидия, которая, по-видимому, считала все решения окончательными с тех пор, как она высказала о них свое мнение, приняла это согласие, как нечто само собою разумеющееся. Алиса сочла нужным напомнить ей, что в этом решении заинтересованы и другие лица.
- Я бы нисколько не поколебалась вчера, если бы не моя мать. Мне казалось бессердечным покидать ее.
- Но ведь при ней осталась ваша старшая сестра.
- Да. Но она не очень здорова. А моя мать нуждается в большом внимании и постоянных заботах.
И после минутного молчания молодая девушка грустно добавила:
- Она не может до сих пор оправиться от смерти отца.
- Разве ваш отец умер недавно? - спросила Лидия обыкновенным тоном.
- Только два года назад, - холодно ответила Алиса. - Я не знаю, как сообщить маме, что я покидаю ее.
- Поезжайте к ней сегодня, Алиса, и скажите ей об этом. Не бойтесь огорчить ее. Ведь двухлетняя печаль - это только дурная привычка.
Алису задели эти слова. Горе матери до сих пор было для нее священным, но она, зная свою мать, почувствовала правду в замечании Лидии и не смогла на него возразить. Она обиженно нахмурилась, но Лидия не заметила этого. Тогда она встала и направилась к двери. Перед тем как выйти из комнаты, она обернулась к Лидии и сказала:
- Вы не знаете атмосферы, в которой живет наша семья. Я поеду сейчас домой и постараюсь убедить маму отпустить меня к вам.
- Вернитесь, пожалуйста, к обеду. Я познакомлю вас с моим двоюродным братом, Люцианом Уэббером. Я только что получила телеграмму о том, что он приедет сегодня сюда с лордом Вортингтоном. Но не знаю, будет ли лорд к обеду. Тут по соседству с нами живет его больной приятель, и Люциан не сообщает, к нему или ко мне в гости приедет лорд. Это, во всяком случае, неважно: лорд Вортингтон только хороший спортсмен, а мой кузен очень умный человек и будет когда-нибудь знаменит. Он служит секретарем у одного из министров и очень занят. Но мы, вероятно, будем чаще видеть его у нас во время наступающей Троицы. Простите, что задерживаю вас в дверях своими рассказами. До свидания.
Она сделала прощальный жест рукой, и Алиса вдруг поняла, что можно сильно полюбить мисс Кэру.
Алиса провела с матерью тяжелый день. Госпожа Гофф вышла замуж за человека, которого она боялась и перед которым трепетала с первого дня их совместной жизни. Он сделал свой дом невыносимым для близких и относился к жене и к детям, как к неодушевленным предметам, не замечая их жизни, их потребностей, их прав. Госпожа Гофф, возведя необходимость терпеливого страдания в добродетель, прослыла в Уилстокене примерной женой и матерью. Когда в один прекрасный день мистер Гофф попал под телегу и был расшиблен насмерть, супруга его осталась без всяких средств к жизни, с двумя дочерьми на руках. В этих трудных обстоятельствах госпожа Гофф сделала себе оплот из своего горя и ничего не предпринимала, чтобы побороть надвигавшуюся нужду. Тогда обе девушки сами, без посторонней помощи, взялись за эту тяжелую обязанность. Сначала они, как могли, привели в порядок дела покойного отца; затем перебрались с матерью в дешевый домик на окраине города, а свои старый дом, в котором они жили так много лет, ухитрились сдать за хорошую плату. Дженет, старшая из сестер, образованная девушка, питавшая склонность к наукам, стала учительствовать и добилась приличных заработков, так как повела свое преподавание по последнему слову женского воспитания, отголоски которого уже донеслись до Уилстокена. Алиса недостаточно знала математику и гуманитарные науки, чтобы преподавать эти предметы. Поэтому она открыла школу танцев, давая в то же время уроки пения и иностранного языка, на котором, по общему мнению уилстокенцев, объяснялись во Франции, но который вряд ли был бы понят жителем этой страны, если бы судьба занесла его в наш город. Обе сестры нежно любили мать и друг друга. Алиса, по отношению к которой суровый и распущенный отец бывал иногда внимателен и ласков, сохранила уважение к его памяти, хотя и не могла простить ему разорения семьи и позора, которым он покрывал ее, напиваясь в кабаках и на общественных празднествах, - слабость, которая и была причиной его трагической смерти.
Алиса возвращалась домой, ожидая застать свою семью в смешанном настроении радости по поводу найденного ею хорошего места и горести из-за предстоящей разлуки. Ее понимание человеческой души и семейных чувств было еще очень наивно и романтично. Совершенно неожиданно для Алисы в госпоже Гофф обнаружилась зависть к роскоши и богатству, в которых будет жить ее дочь, и она осыпала бедную девушку горькими упреками в бесчувственности, желании покинуть мать и стремлении к пустым удовольствиям. Алису горестно поразили эти обвинения. Она до сих пор не позволяла проникнуть в свое, еще детское, сердце сомнению в святой добродетельности матери и закрывала глаза на частые проявления ее деспотического эгоизма. Горечь несправедливой обиды сильно потрясла ее, и сквозь рыдания она объявила, что больше не вернется в замок и что ни за что не согласилась бы провести у мисс Кэру даже эту ночь, если бы не знала, что на ней лежит обязанность поддерживать семью. Госпожа Гофф, по опыту хорошо знавшая, что легче довести Алису до безрассудного решения, чем потом заставить ее отказаться от него, испугалась слов своей дочери. Сильнее всего она боялась, как бы не заговорили в Уилстокене о том, что она по зависти помешала дочери хорошо устроиться. Поэтому она подавила свое неприязненное чувство и прочла Алисе суровое наставление за невоздержанность характера и опрометчивость решений. Она объявила дочери, что ее долг по отношению к матери, а еще больше по отношению к Всевышнему - принять с благодарностью предложение мисс Кэру и потребовать хорошую плату, как только хорошим поведением она сделает свое присутствие необходимым для мисс Кэру. Алиса долго не сдавалась и вынудила мать напомнить Алисе о дочерних обязанностях к памяти покойного отца и даже изобразить неутешное вдовье горе. Только последнее сломило упрямство Алисы. Она обещала вернуться в замок после того, как повидается с сестрой, которая ушла на уроки, и попросит у нее прощение за тревогу, причиненную ей тем, что она не вернулась прошлую ночь домой. (Госпожа Гофф, чтобы больнее задеть Алису, выдумала, будто бы Дженет всю ночь проплакала, поджидая сестру.) Но госпожа Гофф хотела отправить Алису из дома до возвращения старшей сестры, опасаясь, что обнаружится ее ложь. Поэтому она уверила Алису, будто бы Дженет вернется очень поздно, и что нехорошо оставлять мисс Кэру так долго одну. Алиса послушалась и, осушив последние слезы, вернулась в замок, чувствуя себя очень несчастной и стараясь утешиться хотя бы тем, что ее любимая сестра была избавлена от только что разыгравшейся тяжелой сцены.