— Теперь не то, конечно. Теперь арестуют члена кружка или даже профессионала, если найдут что нибудь, — вышлют в Сибирь, а оттуда человеку, имеющему связи, стоит только захотеть, и беги за границу. Если же не найдут ничего, то месяц — два подержат в тюрьме и выпускают обратно. Поэтому теперь никому, кроме террористов, не грозят пытки и виселица; прежние революционеры добились того, что теперь по крайней мере казней не будет... Самое большее — путешествие по этапам. Этим мы должны воспользоваться.
— Это неверно! — воскликнул вдруг Матвей пропагандисту резким и безапелляционным тоном: — Болтовня!
Тот вздрогнул, взглянул на Матвея и выжидательно застыл.
— Почему?
— Вы говорите, что участникам революционной борьбы теперь не грозят казни и пытки?
— Да.
— Эго неверно. Весьма вредная фантастическая ахинея, которую нельзя проповедывать сознательным рабочим.
Все члены кружка, допивая чай. обернулись к заспорившим.
Сигизмунд прижался к Матвею.
— Изложите ваш взгляд, — потребовал Утопленник.
— Изложу... Я утверждаю: то обстоятельство, что не казнят и не мучают социал-демократов и революционеров рабочих именно теперь, еще ровно ничего не говорит. Это значит только, что у нас еще нет сильного революционного движения. Если нас не пытают, не мучают и не казнят, значит нас или еще не знают, или к нам только присматриваются. А не потому это происходит, что чего-то мы или кто нибудь другой добился! Зря нас вешать тоже невыгодно ни буржуазии, ни самодержавию. Мы еще только начинаем. Но пусть пройдет еще пяток или десяток, или сколько там лет! Пусть полезут в драку, как следует рабочие массы и крестьянство! Пусть только самодержавие и буржуазия увидят, что это уже не кружковщина за чаепитием, а настоящее хватание их за горло... Тогда от этой милой видимости милого врага останется только одна память... И вы увидите тогда, что мы, действительно, счастливо сейчас отделываемся тюрьмою, крепостью и Сибирью. Но это будет так продолжаться недолго. И не к этому мы должны готовиться. И не это предсказывать. Ничего путного ни из кого из нас не получится, если мы будем готовиться к институтскому отношению врагов, а в самом деле натолкнемся на насилия. Малодушные бойцы скажут тогда: наши пропагандисты нас обманули, и мы их можем предать за то, что они нас обманули. Наоборот, нужно сказать со всей предусмотрительной прямотою: не обращайте внимания, товарищи, на то, что происходит сейчас. Будьте готовы к тому, что возле каждого из нас станет когда-нибудь пьяный палач, повалит под охраной часовых, как скотину, на землю и наденет на шею веревку. Будьте готовы к тому, что каждого из нас будут пытать раскаленным железом, выкручивать руки и ноги... Несомненно каждый из нас кончит чем-нибудь именно в этом роде. И тот, кто боится этого, пусть заранее поймет это и с нами не идет. Он нам только повредит в организации. Пусть он выступает только тогда, когда выступит вся масса, а мы будем эти выступления использовывать...
— Это голословно! Это — по-эсэровски! Революция может быть даже бескровной, — попробовал перебить Матвея уязвленный пропагандист. Мы, социал-демократы, не так думаем...
— Это не по-эсэровски...— продолжал взволнованный Матвей, — это не голословно. Давайте заглянем в какую угодно историю революции. Во Франции, хоть одна из них обошлась без казней? В Германии хоть одна обошлась без казней? Я недавно прочел у Шеллера-Михайлова исторические статьи и Лассагарэ «Историю Коммуны». Я утверждаю: когда рабочие поднимутся, то с нами господствующие классы няньчиться не будут. Нашей кровью выполоскают улицы. Если сила окажется на нашей стороне, — мы, рабочие, тоже церемоний разводить не будем. Себе дороже стоит. Довольно антимоний!
Матвей кончил и возбужденно, почти как на врага, посмотрел на пропагандиста.
Тот уловил этот взгляд и почувствовал, что большинство мастеровых не на его стороне, хотя до того он и владел их вниманием. Чтобы не ухудшать своего положения дальнейшим спором, он, хотя возражения напрашивались сами собою, сдержался, заметив только успокаивающе:
— Ну, спора о том, что будет, вообще, вести нельзя. А спора о будущем, основанного исключительно на чувствах, тем более... Сознательные рабочие должны руководствоваться во всяком случае не чувствами, а логикой.
Матвей успокоенно наклонился к стакану и со скептической усмешкой снова принялся за чаепитие.
— Посмотрим.
Сигизмунд, похудевший еще больше и начавший кашлять, взглянул на товарищей и предостерегающе заявил: