Сразу же он догадался, что в балке происходят обычные весенние «кулачки» между гниловским и темерницким головорезническим населением, с одной стороны, и кавалерско-нахичеванским, — с другой. Приблизившись, он убедился, что не ошибся. Балка была полна зрителей обоих полов и всякого возраста. В самом низу ее, среди нескольких тысяч весьма активно относящихся к исходу боя зрителей, дралась „стенка на стенку“ только какая-нибудь сотня бойцов. Любители кулачек напряженно следили за всем процессом задирания, мордобития, движения сцепившихся партий то в одну, то в другую сторону, и то выкрикивали громкие возгласы одобрения или подстрекательства, то замирали в молчаливом ожидании развязки в какой-нибудь из группок бойцов.
У некоторых из зрителей до того разгоралась кровь, что они не выдерживали. Какой-нибудь мастеровой, железнодорожник, береговик, босяк, а не то и приказчик, увидев какое-либо колебание в рядах дерущихся, вдруг срывался с места, бросался в кучу бойцов и увеличивал силы приятельской группы. Другие делали то же, и перевес переходил то к одной стороне, то к другой.
Матвей, когда-то будучи «кавалерцем», принимал участие и сам с Сабиненком в этих «кулачках». Именно мальчишки обычно и заводили кулачки, когда собиралась в балку публика. Они первые начинали дразнить и вызывать друг друга. Затем они сцеплялись для пробы сил, затем переходили к форменной драке, их начинали поддерживать подростки, сюда же вмешивался затем какой-нибудь парень. Эта будто бы явная несправедливость вызывала возмущение той стороны, против ребят которой оказывался дерущимся взрослый, и тогда начинался самый смачный и беспощадный бой взрослых людей, которые сами себе изобретали обиды и тут же бросались мстить за них, доходя в свирепом азарте этого удовольствия до того, что некоторых уносили с поля сражения на руках.
Когда Матвей очутился возле толпы, заканчивалась одна из схваток. Откатывались от места мордобоя взрослые, выскакивали мальчишки. Толпа зрителей пропускала через свои ряды побитых и избегавших избиения героев временно закончившегося боя.
Матвей окинув взглядом оба расширявшихся в стороны откоса балки и пеструю толпу, равную четверти всего населения нескольких окраин, подумал:
— Не разгоняют...
И вдруг, несуразная мысль пришла ему в голову и заставила его остановиться.
— А что если так начать выступление рабочих? Притти сюда организованным рабочим, поднять знамя, сказать речь и позвать в город итти на Садовую. Фурор! Такая пуля будет для самодержавия, — один шик!
У Матвея захватило дыхание, и он, оглянувшись по откосу балки, выбрал место посуше, чтобы присесть и обдумать мелькнувшую в голове безумную, на первый взгляд, фантазию.
Он прикинул в уме расстояние до переезда дороги, через линию которой необходимо было пройти, чтобы попасть в город. В пять минут полиция не успеет и узнать, как демонстрация свалится ей на голову. Подумал о том, что среди кулачников и зрителей — больше всего рабочих из мастерских. Горяче-крайцы самый свирепый элемент из дерущихся, тоже, очевидно, накалены так, что их нужно будет от чего-нибудь удерживать, а не поощрять. Нужно только известить кружки о том, чтобы в ближайшее воскресенье они собрались в разных местах, как-будто для обычных занятий, а затем организованно привести их сюда. Осведомить о готовящемся выступлении можно будет только несколько человек, чтобы жандармы заранее не узнали ничего, и тогда успех вполне обеспечен.
Матвей определил приблизительное количество собравшихся на балке в пять тысяч человек, еще раз обозрел толпу и тогда поднялся с места.
Он не пошел на Гниловскую, а направился обратно к «Архангелу» и Щербинину. Когда он им рассказал о своей идее, те ухватились за нее и решили немедленно готовиться к демонстрации, мобилизовав для этого все кружки. После этого Матвей начал обход своих друзей, назначая им предвоскресные свидания.
На другой день состоялось условленное совещание представителей комитета и раскольников, посвященное переговорам относительно восстановления единства организации.
Обе стороны пришли на это совещание с намерением ликвидировать раскол, каких бы это средств ни стоило. В комитете в это время уже были получены сведения о подготовке второго съезда партии, и Локкерман/, намечавшемуся на съезд, весьма не хотелось представлять расколовшуюся организацию. Для других членов комитета вопрос о ликвидации разброда вообще являлся вопросом успешности дальнейшей работы. Что касается Матвея и его сторонников, то для них главной задачей являлось теперь возможно более удачное проведение демонстрации, в которой должны были принять участие комитетские силы, но в том случае, если комитет серьезно захочет объединиться с раскольниками.