Перед первым рядом схватившихся за руки демонстрантов бежало несколько уличных мальчишек, предводительствуемых рябым горяче-крайцем Журавлевым. Он оборачивался в сияющем азарте к Матвею, Браиловскому и группе первого ряда и, подняв кверху кулак, восклицал одну и ту же фразу, сильней которой, очевидно, не мог уже придумать.
— Долой сволочь самодержавие! Долой сволочь самодержавие!
Матвей и Браиловский переглядывались и радостно усмехались.
А сзади себя они слышали не менее энергичные возгласы:
— Долой кабатчика-царя! Долой бандаршу-царицу! Долой палачей и сволочей! Ура!
— Ура!
Демонстранты представляли собой разношерстную толпу. Возглавляло шествие ядро организованных рабочих человек в триста. Затем шли случайные зрители кулачек, решившие принять участие в выступлении революционеров, но еще не отважившиеся на то, чтобы итти в одних рядах с ними. Много среди них было полухулигански на строенных горяче-крайцев и кавалерцев.
Они не прочь были пойти, еслибы их вожаки позвали, разгромить тюрьму и разнести жандармское управление. Они гоготали и каждый возглас подхватывали так, словно хотели, чтобы он долетел до самого местопребывания ненавистного правительства.
Далее солидно шли настоящие мастеровые в роде кузнецов, литейщиков, и котельщиков. Выступили было только те, которые были организованы в кружки, как Соколов, например, но, увидев знакомых по работе товарищей и совершенно не подозревая, что те имеют что-нибудь общее с социал-демократами, к ним присоединились также те рабочие, для которых демонстрация явилась неожиданностью. Многим казалось, что никакой опасности преследования в такой массе людей для протестантов не существует. А проявить, хотя бы криком ненависти, свои чувства к угнетателям хотелось всем.
В пути, в центр шествия влилась сразу еще целая артель. Это, как оказалось, был весь персонал бочарной мастерской, где работали два брата бочара, которые когда-то во время стачки начали бой с казаками на Темернике, вырвав у одного из них пику и стащив седока с. лошади. Они в это воскресенье работали у себя в мастерской вблизи переезда, где поднимались демонстранты, увидели шествие, бросили работу и присоединились к выступавшим.
Вследствие праздничного дня в толпе было много рабочих в праздничных костюмах. Но не мало было и в обношенных платьях, рваных куртках и опорках.
Желая видеть величину шествия или разыскать знакомых, демонстрирующие выскакивали из толпы, вновь врывались в нее, меняли места и снова воодушевленно кричали свои требования или подхватывали какой-нибудь из разноголосых, сразу певшихся в разных концах, революционных или просто буйных мотивов.
Так эта толпа вылилась и на Садовую улицу, чтобы по ней пройти к центру города — Таганрогскому проспекту и Соборному переулку. Но как только демонстранты очутились на Садовой, они столкнулись с выведенным по телефонному распоряжению нарядом городовых человек из шести во главе с приставом.
Тотчас же Сократ, кивнув головой Матвею, чтобы тот вел шествие, с несколькими товарищами из одного кружка предстал перед городовыми и приставом.
— Живо во двор! — скомандовал он. — Господин пристав, уведите городовых.
— Не могу, я должен вмешаться.
— Айда, товарищи! — мигнул Сократ, — во двор его, только не насильничать — он наших в участке не трогает... Я знаю его...
Пристава третьего участка Петровского, действительно зарекомендовавшего себя сравнительно хорошим отношением к арестованным и к населению, в одно мгновение подхватили под руки и ввели во двор.
За ним, угрожая криками и толчками, во двор вогнали и городовых, закрыли ворота, и выскочили, чтобы присоединиться к хвосту шествия, которое, между тем, продвинулось к центру.
Но вот на углу Таганрогского проспекта другой наряд, предводительствуемый приставом второго участка Антоновым и каким-то истеричным околоточным, пропустив первые ряды, попробовал ринуться сбоку в толпу демонстрантов, где ряды немного отстали.
Пристав схватил за рукав одного демонстранта, в то время как околоточный ударил другого ножнами.
Здесь были Неустрашимый и Грек с тремя нахичеванскими кружками.
Живой, как вьюн. Неустрашимый вспыхнул, крикнул товарищам, и через мгновенье Антонов, как пробка, выскочил из рядов, перебегая на тротуар, куда за ним последовали получившие по несколько ударов городовые.
Что касается не в меру горячего околоточного, то ему пришлось хуже. Неустрашимый собственноручно схватил его за мундир, сорвал с него палаш и портупею, пока двое других рабочих возили околотка по ребрам.