Но он не заметил что давно уже испуганно следивший за ним Христофор, пройдя всего несколько шагов за угол переулка, остановился, озлобленно сверкнул глазами и дождавшись, когда профессионал войдет в тронувшийся вагон, быстро направился к той остановке, на которой недавно слез из вагона..
Он снова сел и покатил обратно в Ростов.
Через десять минут он был уже у Гурвича.
Милон, открыв на стук Христофора дверь своей комнаты, впустил потерявшего хладнокровие конспиратора и вопросительно остановился на нем взглядом, держась за медную ручку двери.
— Вот что, Милон, — или у нас в самом комитете провокатор, или я начинаю наяву бредить шпионами. Во всяком случае я сейчас же отправляюсь проверить еще раз это, и, если этот гусь там, я ему в Нахичеванской роще выверну все потроха. До этого у меня еще дело не доходило... Я попрошу тебя вот о чем: твоя нянька впустила меня, и я спросил у нее сколько сейчас времени. Я от тебя вылезу в окно и ты раза два вслух что-нибудь скажешь, как-будто мы разговариваем. Пусть нянька думает, что я здесь. В комнату только ее не пускай. Я через три четверти часа возвращусь, влезу опять к тебе в окно и выйду в дверь. Таким образом, если жандармы даже будут знать, что этого фрукта убил я, то доказать этого никак не смогут: нянька покажет, что я был у тебя. Вот, говори, согласен ты на это?
Христофор был необычно возбужден и вытер синим платком с лица пот.
— В чем дело, расскажи ты толком...
— За мной следил один гусь от самой твоей квартиры до Нахичевани. Знаешь кто?
Христофор напряженно посмотрел на Гурвича, который беспокойно насторожился.
— Иван Иванович!
— Ха-ха-ха! — весело залился высокий, немного сутулый и имевший типичную внешность вожака рабочих, в роде той, которой отличаются салонные социалисты европейского легального движения, Гурвич.
— Один уже, значит, нарвался! — весело воскликнул он. — Ха-ха-ха! Вот «каллистрат», действительно.
— Как нарвался? Что это значит?
— Ха! Дело в том, что наши утопленники, Иван Иванович и Лихтер, собрались уличить вас в том, что вы хвастаетесь своей конспиративностью, и, уговорились выследить, когда вы пойдете в типографию. Вот Иван Иванович и нарвался. Он, должно-быть, подумал, что вы идете в типографию и хотел вас проследить... Они целый вечер насчет этого сговаривались. Ха-ха!
— Фу ты чорт! Свои же и отнимают время... До свидания!
— Э, Христофор,— остановил Гурвич товарища. — Вы гонять его не начнете?
Христофор досадливо махнул рукой.
— Довольно с него, что он возле Нахичеванского вокзала посидит вечер да проваландается назад верст пять. До свидания!
И Христофор исчез.
Но когда затем в один из ближайших дней он заметил, что по его следам пошел делающий хитрые маневры слежки Черный Утопленник, он уже знал, что это значит. Он беззлобно улыбнулся, купил семячек для развлечения, заставил юнца пройти за собою пол-города, вывел его на выгон почти до Камышевахинской балки и на Темерницком кладбище пропал из виду. Белого Утопленника он таким же образом заставил манежиться за Дон к шерстяным мойкам и докам. Лихтер легче других отделался, потому что Христофору окончательно уже надоело вести эту игру. Он дал себе только две минуты труда, чтобы направить юношу на ложный след, после чего направился по своим делам.
В один из ближайших дней Христофор имел случай вдоволь поиздеваться над затевавшими его изобличение каверзниками.
Он пришел к Милону, когда у последнего собралась группа друзей, пришедших, по обыкновению, чтобы порыться в имеющихся всегда у Гурвича новых книгах, посидеть за стаканом чаю, с печеньем и позабавиться над упреками угощавшей их типичной русской няни, пожилой женщины, вырастившей Гурвича и неустанно ворчавшей на беспорядок, вносимый совсем неподходящей, по ее мнению, компанией друзей ее питомца, но ради „Мили“ угощавшей даже Христофора сдобными пирожками.
Гурвич, лежа на покрытом парусиновым чехлом диване, грыз яблоко и перелистывал последний номер „Русского Богатства“.
Лихтер и Белый Утопленник, изъяснившись о том, воспитывает ли марксизм у знакомой с ним интеллигенции личное благородство, закурили и затем сообща уже они заспорили с Черным Утопленником о методах воспитания вообще. Иван Иванович разыскивал одному гимназисту понадобившееся ему изречение Маркса в „Капитале" и также курил.
— Черти! Поменьше хоть немного дымите, — оглянулся Гурвич на все более густевшие синие полосы в воздухе.— Сами скоро дышать не сможете.