— А я то разве не понимаю этого? — возмутился Христофор. — Борцы вы, наконец, — пролетарии, или вы бабы? При первом испытании, можно сказать, вы думаете о себе и Матвее, а не о пролетариате. У вас только первый случай, когда у вас ведут на виселицу вашего друга. А сколько раз мы, более старые революционеры, скрежетали зубами от того, что родного человека почти у тебя на глазах душил палач, а ты мог только корчиться в судорогах, проклиная свою бесправную жизнь и откладывая свою месть до той поры, пока проснется рабочий класс... Вы этого еще не знаете! Вы не знаете того, что Матвей — не первый, что такие расправы теперь будут все чаще и чаще. А вы уже и теперь из себя выходите и теряете голову. Вы не знаете того, что самое тяжелое в жизни истинного революционера не то, что он подвергается сам насилиям, а то что его товарищей уродуют и калечат в то время, как он для них ничего сделать не может, пока самая главная сила — пролетариат — даже не замечает того, какая трагедия мучений возле него происходит. Вы думаете, все это вам детские цацки?
Христофор вышел из себя, поочередно оглядывая пылающими глазами своих невыдержанных, незакаленных еще опытом борьбы друзей.
— Вы подходите туда, где нужна политика, с личными чувствами к рабочему классу, а хотите еще вести его за собой. Я так тоже поступал, когда мне было меньше двадцати лет. Кто вас послушает, если вы расчувствуетесь по поводу ваших дел и скажете: «Товарищи, помогите нам вмешаться в таганрогский суд, выручить там Матвея и вернуть его в мастерские»? Над вами посмеются, а может статься так что и сочтут за провокаторов! Этого вам нужно? Я знаю, что демонстрантам нужно помочь. Они всей организации дороги не менее, чем вам. Но мы сейчас поднять рабочих на серьезные выступления, не можем! Значит, надо ждать, чтобы отомстить без промаха.
Христофор отер пот с лица и начал делать цыгарку. Его возбуждение улеглось и только нервно дрожали пальцы от негодования на то, что кто-нибудь мог заподозрить его в равнодушии к товарищам. Совещание происходило под кустами на опушке маленькой рощи вблизи какой-то загородной дачи. Районщики разместились на скате пригорка. Христофор сидел внизу и, чтобы сделать возражения товарищам, встал перед ними на одно колено, упираясь другой ногой в обнажившийся корень соседней липы.
Кончив возражения, он полуприлег и только сочувственно добавил в заключение:
— Орлята вы пролетарские. Но революционный борец, чтобы не сидеть в клетке, должен уметь не только летать, но и извиваться как змей. Если мы не хотим научиться этому, то лучше давайте махнем рукой на революцию... Я считаю, что всякий призыв к выступлению рабочих будет сейчас вреден.
Пожилой Сократ разделял, очевидно, взгляд Христофора на положение вещей. Сабинин тоже начинал склоняться к этой позиции. Айзман и Качемов оставались в меньшинстве и смотрели не без смущения. Сократ понял их настроение.
— Все Христофор говорит верно, — сказал он, — на то он и комитетчик. Нужно, чтобы мы перед рабочими нашей политики не подмочили с бухты-барахты чем-нибудь. Но некоторых демонстрантов надо попытаться спасти... Надо просить комитет, чтобы организовал Матвею и Браиловскому и еще кому там надо — побег.
Айзман и Качемов вопросительно подняли глаза.
— Э! Побег — это другое дело, — ответил Христофор.— Насчёт этого я в комитете могу поставить все вверх дном, чтобы заставить организовать разведку, выяснить обстановку и не пожалеть денег. Это я немедленно же в комитете проведу.
— Меня с братом порекомендуйте добровольцами на это, — попросил Илья.
— И меня! — сказал Айзман.
— И меня! И меня! — вскипел Качемов. — Чтобы не говорил кто-нибудь, что охотников на это нет.
— Хорошо! На-днях скажу вам все, что решит комитет по этому поводу. До свидания!
— До свидания!
Качемов с Сабининым выглянули из-за кустов и, убедившись, что возле дачи никого нет, вышли.
За ними последовали Христофор и Сократ, потом Айзман.
На месте совещания в траве и кустах осталось только несколько окурков, брошенных мастеровыми во время разговора.
* * *
Через день друзья Матвея со слов Христофора узнали, что тюрьма, в которой собраны демонстранты, охраняется только двумя надзирателями во дворе и двумя в коридорах. Ночует здесь еще в дежурке старший надзиратель. Снаружи караула нет.
Но Христофор узнал, кроме того, что мысль о побеге возникла уже у самых заключенных. С ними ведутся сношения через брата одной арестованной — пропагандистки Анны Николаевны Нагель. Ha-днях, во время свидания, узникам переданы пилки. Браиловский, казак Колосков и Матвей, больше всего заинтересованные в побеге, не ожидали серьезной помощи извне. Но поскольку группа товарищей помогла бы им снять во дворе одного надзирателя или хотя бы могла только перебросить ночью через стену конец узловатой веревки, они бы несколько дней подождали, чтобы устроить массовый побег.