Сзади было несколько домиков и дворов завешенных бельем, с выставленной наружу из-за отсутствия сараев утварью. За происходящим на улице следили жильцы пролетарских домиков, крича от негодования и сокрушенно ахая вместе со своими женами.
Анатолий перепрыгнул еще через один и другой забор и оказался в переулке, по которому быстро направился домой.
Нужно было спрятать книжки, какие были дома, и приготовиться к обыску.
* *
*
Полный ничем не сдерживаемым клокочущим возмущением, Анатолий вошел домой. Не глядя ни на оклеивающего за столом церковную книгу отца, ни на возившуюся возле печки мать, он быстро начал доставать из-под постели Ильи брошюрки и книжки и начал их бросать в печь.
Его поведение обратило на себя внимание родителей.
— Что, достукались? — вспылил дьячок, — дошла очередь и до вас, шибенники?..
Старый псаломщик догадался, что с сыновьями что-то случилось, но он думал, что происходит одна из обычных у сыновей тревог.
Анатолий, и без того кипевший уже, больше чем следует, медленно повернулся к отцу.
— Ты и теперь будешь радоваться! Радуйся! Илье жандармы проломили голову и поволокли сдыхать в участок... Свинья, а не отец.
Анатолий отвернулся, продолжая обшаривать тайники сидения, ящиков с книгами и уголков за иконами, где Илья прятал адреса явок пропагандистов и организаторов кружков.
Пораженный сообщением, псаломщик, как истукан, уставился на сына.
— Ильюша мой, Ильюшечка, — взвыла Николаевна, уронив кастрюльку. — Что же они с тобою сделают? Сыночки мои! Вы же меня губите? Что я буду делать с таким отцом, если вас не будет?
Мать грохнулась на постель, уткнув лицо в фартук и зарыдала.
Анатолий в отчаянии махнул рукой...
Вдруг явилась откуда-то прыть у неудачника дьячка.
— Ничего никому не сделают! Никто не погибнет! Я еще не богодул! Я верноподданный гражданин его величества, хотя и не состою уже в духовном звании. Я пойду в жандармское управление и возьму на поруки моего сына. Никто мне не может отказать, потому что я не бунтовал и никакими делами не занимался. Я пойду в жандармское управление! Чем Илью — губить, пусть они лучше меня на съедение возьмут...
— Им не всякий баран нужен на съедение, а революционер Илья. Сядь да подумай лучше, за какие порядочки ты стоишь...
— За его величество православного монарха...
— Сядь! — поднял голову Анатолий.
Разгорячившийся было старик осел. Анатолий, кончив чистку, пошел в город.
* *
*
Анатолию с этого времени запала в голову мысль о том, что жандармы, расправившиеся с рабочими, должны понести наказание, и он стал лелеять эту мысль. Илью посадили в тюрьму. Организация снова стала жить массовками и митингованием на летучих собраниях и заводах. Либеральная буржуазия, строя глазки рабочему классу, усиливала свое давление на самодержавие, но дальше банкетов не шла. Нужно было что-нибудь придумать.
Анатолий Сабинин заметил, что томительное выжидание дальнейшего развития событий возбуждает неудовольствие и у многих других членов организации. С двумя-тремя из них Анатолий начал усиленно совещаться. Затем все они зачастили на вокзал, изучая образ жизни станционного жандармского отделения. После нескольких таких наблюдений товарищи знали все, что им было необходимо. Тогда они распределили свои роли, предусмотрели подробно все предосторожности на тот случай, если они окажутся схваченными, и решили действовать.
В один из следующих же дней жандармский полковник Иванов, возвращаясь из отделения к себе на квартиру, был убит выстрелом из револьвера. Еще через несколько дней, по обвинению в этом убийстве, были арестованы Анатолий Сабинин, слесарь Яков Бут и котельщик Петька-Музыкант.
* *
*
Семена Айзмана и Илью Сабинина освободили в один день. Первого после семидневного, второго после двухмесячного ареста. Выйдя на свободу, мастеровые стали думать, что им делать дальше. Клара Айзман сообщила брату, что Матвей из каторжной тюрьмы в Акатуе также освобожден и на нелегальном положении работает в Сибири.
Семен предложил Илье ехать в Петербург.
Так как работы в Ростове не находилось, Анатолий был в тюрьме, домой же ему было даже противно показываться, то Илья подумал и согласился. Семена Айзмана манили в Петербург перспективы надвинувшейся вплотную революции.
Оба мастеровых поехали.
Клара между тем чувствовала, что революционные события идут таким темпом, что со дня на день можно было ожидать или решительной расправы с поднявшими голову массами, или краха самодержавия.