Дама, стряхнув со лба седую букольку, с изумленным недоумением, как бы не веря сама себе, взглянула на Матвея и на мужа и, как сенсацию, сообщила:
— Об учредительном собрании! Понимаете: с получившим высшее образование инженером об учредительном собрании спорит кочегар! Что вы на это скажете?
Матвей вспыхнул и залился краской при этом искреннем недоумении сделавшихся инвалидами революции ее недавних героев. Дама, будучи введена в заблуждение тем костюмом скромного городского молодого человека, в котором был Матвей, жаловалась ему на его товарищей. За что? За то, что они осмеливались судить о политических вопросах и, может-быть, посадить в калошу какого-то либерального инженера.
— Почему же это вас удивляет? — спросил он, рассматривая даму и вставая со стула...— Если вас не обидит и это обстоятельство, то я должен предупредить, что, хотя я от спора об учредительном собрании не откажусь, я рабочий тоже.
Дама растерянно оторвалась от тетрадок, оглядывая Матвея, а Петр Арсеньевич сделал недовольное движение глазами.
— Но ведь вы же прошли уже школу подпольного воспитания, — возразила дама. — А деповский кочегар и газет не мог читать...
— Оставь, Олечка, оставь этот разговор! У социал-демократов на это свои взгляды. Раз наш акатуевский товарищ-социал-демократ, то мы друг друга не поймем, Мы ему должны помочь, а не переубеждать его.
Матвею хотелось сказать, что теперь ему и помощь не легко принять от них. Но деликатный народоволец, должно-быть, понял настроение Матвея и быстро схватил его за руку.
— Пойдемте, товарищ, к вашим руководителям здешним. Увидите сам все. Если нам не удалось ничего сделать против правительства за сорок лет, то, может-быть, вы что-нибудь сделаете за четыре года. Посмотрим. Мы, старики, желаем вам от всей души успеха. Пойдемте!
Очевидное разочарование звучало в устах бывшего народовольческого террориста. Матвей не мог понять, как люди могли так оторваться от жизни, что они не замечали начавшейся великой борьбы пролетариата. Он поклонился даме, извинившись за беспокойство, и пошел вслед за накинувшим пальто и открывшим дверь почтенным горожанином.
Через несколько минут тот ввел его в буржуазный дом, очевидно, одного из местных богачей и у открывшей двери прислуги спросил, дома ли Моисей Григорьевич.
— Дома, — ответила прислуга. — На веранде кушают чай.
Посетители вошли через - коридор на веранду, где действительно сидел со стаканом в одной руке и с книгою в другой молодой человек студенческого возраста, который живо окинул взглядом пришедших и с искренней горячностью подал руку народовольцу.
— Петр Арсеньевич, что случилось? Какому событию обязан честью вашего посещения? Или вы к дяде?
— Это ваш товарищ, Моисей, знакомьтесь и поговорите с ним. Он из Акатуя и хочет ехать в Россию...
— А, вы товарищ из Акатуя? По какому делу вы там сидели? Не ростовец? Не из группы Браиловского? Садитесь! Вот, понимаете, Петр Арсеньевич, эти российские товарищи, как только из тюрьмы, сейчас же в Россию, как будто в Сибири меньше работы...
Матвей, подхваченный знакомым языком товарищеского способа говорить, довольно улыбнулся и сел.
А Петр Арсеньевич вместо ответа подал руку молодому человеку.
— Да, это естественно... Но я ухожу. До свидания.
— И чаю не хотите, Петр Арсеньевич?
— Спасибо, я только провесть товарища к вам пришел.
— Очень извиняюсь, что я обеспокоил вас, товарищ,— извинился Матвей.
— Ничего, ничего... Мы, старики, радуемся, если новому борцу даем возможность вернуться в свои ряды. Если понадобится наша помощь вам или товарищам, вы у нас отказа не встретите. До свидания.
— До свидания.
Петр Арсеньевич вышел.
— Это действительно народоволец? — спросил Матвей, присматриваясь к своему новому товарищу.
— Да. Очень популярный! Его имя упоминается в эсэровском календаре.
— Он один здесь, или еще есть?
— Их целая группа... От движения отстали, но связи поддерживают со всеми тюрьмами. Но это пустяк... Давайте говорить о вас. Я возражаю против вашей поездки в Россию и предлагаю вам остаться в Чите. Здесь около пяти тысяч рабочих, большой гарнизон, учебные заведения. Работников же почти нет, только я, Николай Николаевич, и несколько рабочих... Мы вам устроим и квартиру, и все остальное. Завтра же можете приступить к работе.
— Это хорошо, но я боюсь, что могу не оправдать ваших расчетов, как работник. Во-первых, я должен немного почитать. Хотя нелегальная литература у нас и была, но случайная; многое нами было пропущено, во-вторых, мне нужно будет хлопотать о том, чтобы выручить из Акатуя еще двух товарищей. В России я достану для этого денег и помощников, а здесь я не знаю, удастся ли это...