Осталось перейти небольшую балку с ручьем в ее обрыве и он уже был на опушке начинавшейся возле рудника тайги, где находился дом политических.
Матвей, оглянувшись отсюда на силуэт тюрьмы, вошел в дверь дома, очутился в коридорчике и здесь остановился, соображая, в какую комнату ему входить. Постучал неудачу направо.
— Войдите.
Матвей распахнул дверь... Прежде чем он окинул взглядом комнату, он уже увидел изумленно уронившего трубку Колоскова и Боню.
— Юсаков! — воскликнул казак-слесарь.
Девушка подскочила к Матвею и, с разбега поцеловав его, повлекла к стулу, на котором до того сидела.
— Садитесь и ничего не говорите! То, что человек делает, не заменят никакие слова! Какой вы хозяин своему слову!
Матвей улыбнулся, но взглянув на Колоскова вдруг сделался серьезным.
— Я несостоятелен пока перед вами, товарищ Колосков. За вами мне придется приехать еще раз, а теперь я обещал взять Езиоровского и могу взять только Браиловского или вас.
Колосков почесал за ухом и крякнул.
— Обожду, возьмите Браиловского. Мне всегда легче скрыться с вольной команды, чем ему. Его сейчас пускают на свидания, а потом из тюрьмы за ворота выпустят только через два года.
Боня уныло посмотрела на Колоскова.
— Значит, из ростовцев — одного, а вам еще суждено ждать очереди?
Колосков расплылся в улыбку.
— Я, если меня еще зимой не выручит Матвей, сам прежде всех буду в Ростове. Я у начальника тюрьмы украду лошадь и на его лошади доскачу до Читы.
— А почему же другие этого не могут?
— Всем сразу не убежать все одно. Такая уже доля каторжан.
Вошли прибывшие Езиоровский и Димитрий.
— Ну, давайте соображать, как нам завтра получше все обделать, — решил Матвей. — Вы в тюрьму можете сейчас пойти? — спросил он Колоскова.
— Могу.
— Идите, условьтесь с Браиловским. Скажите, что приехал...
Колосков накинул арестантский халат, одел шапку и немедленно отправился.
Матвей, устроив на ночлег в одной из комнат у поляков Димитрия и условившись с Езиоровским о наблюдении за лошадьми, стал с Боней ждать возвращения Колоскова.
К своей досаде он узнал, что пролетку и лошадей Езиоровский переправил за перевал сопки, чтобы выехать с совершенно другой стороны хребта, в отличие от того, как предполагал это сделать Матвей, намеревавшийся тронуться прямо из леса возле тюрьмы.
— Вы-то дорогу знаете, по крайней мере, как выехать?— спросил он поляка. — Ведь я за этими сопками, где находятся лошади, ни разу не был.
— Там прямая дорога через Безымянскую на Борзю.
— От Безымянской дорогу и я знаю. Но до деревни мы не заблудимся? Вы ручаетесь за то, что в Безымянскую мы доедем?
— Так я же несколько раз сам ходил в Безымянскую по этой дороге. Конечно, ручаюсь!
Матвей успокоился. Если бы с самого начала выезда беглецов из Акатуя они утеряли правильное направление на Борзю, то всей экспедиции грозил неминуемый провал.
— Лошади у нас не уйдут?
— Нет, мы их спутали надежно.
— Ну, ладно. Смотрите, чтобы утром у нас не было каких-нибудь сюрпризов.
— Нет, с самого утра Карч будет возле лошадей.
Матвей возвратился в комнату Бони. Хотелось поговорить с овладевшей его мыслями девушкой.
Утром в доме политических начались треволнения. Как ни нехотелось Матвею задерживаться до рассвета в Акатуе, но пришлось. Браиловский не мог выйти из тюрьмы на свидание раньше девяти—десяти часов. Между тем с расветом в дом уже начали приходить посетители. Пришел арестант одолжить топор. Затем явился крестьянин подрядиться насчет продажи ему халата.
Матвей с нетерпением ждал выхода Браиловского в школу против тюрьмы, куда уже давно ушла простившаяся с ним Боня. Было решено, что после побега она поедет в Читу. Колосков отправился в тюрьму. Димитрия Матвей послал за сопку к лошадям. Он еще раз переспросил приготовившегося вполне к побегу Езиоровского, без труда ли он найдет место стоянки лошадей, напоены ли они, запрягут ли их заранее, чтобы не тратить ни одной минуты, когда нужно будет ехать. Браиловского должны были в тюрьме хватиться уже к обеду.
Поляк на все вопросы дал успокаивающий Матвея ответ.
Наконец, не отходивший от окна юноша увидел, как из тюрьмы вышел и, пересекая дорогу к школе, направился его товарищ. Маленький Браиловский был в костюме из арестантского сукна, он держал немного вперед голову, как это делают иногда страдающие близорукостью и, не оглянувшись в сторону, скрылся за дверью школы. Надзиратель под воротами тюрьмы проводил его взглядом и вошел в будку.