Как только грохнула где-то, очевидно недалеко, пушка, сидевшие на трибуне задвигались и пробежало волнение по рядам слушателей, не решавшихся нарушать порядка, но невольно поднявших головы и начавших возбужденно переговариваться.
Второй выстрел усилил волнение.
Гурвич на мгновение прервал речь, а затем поднял руку;
— Товарищи! Не придавайте никакого значения этой стрельбе. Стреляют холостыми зарядами для того, чтобы терроризировать нас и показать нам, что у них есть пушки. Мы их видели. Не запугают...
И он продолжал в течение нескольких минут поддерживать бодрое настроение в слушателях.
Через три минуты снова грохнуло. Выстрел вырвал брызнувший осколками кирпичей и чугуна клочок стены над самыми головами средних рядов слушателей, тут же с оглушающим треском разорвался снаряд и у слушателей вырвался нечеловеческий вопль стонов и ужаса.
— Ах! замер на мгновение зал, не давая еще себе отчета в том, что произошло.
Следующий выстрел и снова разорвавшийся в том же месте снаряд навели панику на собравшихся. В оба входа и в разбиваемые окна бросились, давя друг друга, две тысячи человек. В течение двух минут зал был почти пустой.
На полу лежало несколько человек убитых. Корчась между скамьями и хватаясь за них, стонали раненые.
Те из двух десятков слушателей, которые еще оставались в зале, не смели сделать движения, чтобы помочь им, и с растерянным ужасом ждали, что выстрелы больше не повторятся.
В это время девушка, некая Сара Лейтёр, из какого-то военного эвакуировавшегося в город госпиталя, случайно присутствовавшая на митинге, подняла спущенный нагрудник своего передника с красным крестом, открывшим ее профессию, и сделала два шага к взывавшему о помощи подростку, мучения которого усугублялись тем, что он не мог освободить застрявшие в перекладинах скамейки ноги.
Сестра наклонилась к нему. Но только-что она взяла одной рукой ногу раненого, а другой попробовала поднять скамью, как вновь брызнувший и разорвавшийся снаряд снес ей половину черепа, пачка осколков вонзилась в подростка и сестра рухнула на его конвульсивно вытягивавшееся тело.
Уцелевшие немедленно выскочили отсюда.
У входа столовки Милон Гурвич встретил прибежавшего из бюро союза железнодорожников бледного Семена Айзмана и непосредственно за ним приблизившихся с дружинниками Анатолия, Матвея, Бекаса и Макса.
— Что произошло? — спросил Сабинин, — останавливая растерявшегося Гурвича, направлявшегося к выходу со двора.
Тот махнул рукой, пробежав взглядом по дружинникам.
— Настало ваше время... Делайте, что хотите!
Не останавливаясь, он расшатанной походкой направился к выходу и вышел со двора.
— Сеня, — обернулся Матвей к Айзману, — пойдем, я напишу телеграмму, ты ее пошлешь срочно через Бюро в Тихорецкую и советую тебе ехать немедленно по линии, где есть хоть какие-нибудь вооруженные дружины, чтобы они немедленно собирались в Ростов. А мы здесь все, что нужно, сделаем для самозащиты. Можешь ты немедленно отправиться?
Айзман кивнул головой.
— Идем... Анатолий и Бекас управятся здесь с убитыми, и соберемся все у меня потом.
— Хорошо...
титься. После восстания ему в Ростове нельзя будет оставаться.
Матвей с горечью подумал о том, как безнадежны мечты девушки, и посоветовал:
— Жди, Боня, и делай что-нибудь! Благодаря тому, что ты ничего не делаешь, чувство тебя гнетет. А ты хоть с какою-нибудь фабрикою связалась бы. У тебя в Нахичевани знакомые есть, значит, не трудно заняться хоть с кружком конфетчиц.
— Пробовала... Сейчас есть дело только тому, кто умеет стрелять.
— Обожди немного...
— Обожду еще. Попробую хоть ухаживать за ранеными...
— Хорошо...
С непонятной тяжестью на душе расстался Матвей с девушкой. Проводив ее до города, Матвей возвратился и дорогой догнал направлявшихся к нему Бекаса и Сабинина. Товарищи рассказывали ему новости: Айзман уже уехал по направлению к Новороссийску. В городе сегодня казаки схватили одного санитара, носившего фамилию Гуревича и думая, что это председатель Совета Депутатов Гурвич, убили его и повырывали ему руки. Вчера было в городской думе совещание, на котором Сапрыкин и ротмистр Карпов добились передачи всей власти Макееву для усмирения рабочих. Стрельба по столовой — не что иное, как начало действий Макеева.
Не успели войти в квартиру Матвея товарищи, как Нюра впустила еще одного неожиданного посетителя.
Это был отец Анатолия, пожелавший видеть сына и державшийся в тени от других посетителей.