Вечер того же дня показал Мотьке, что погромные слухи распространялись не зря.
Мотька к этому времени прослужил у Закса только около двух месяцев и еще почти не получил представления о том, какие пружины двигают интересами населения Московской торговой улицы.
Вечером в тот день, когда Мотька услышал о том, что «жиды» сожгли сиротский дом, приказчик поручил ему купить для себя какое-то лекарство. Мотька купил, но затем его еще послал хозяин на телеграф и он забыл возвратить покупку приказчику. Когда закрылся магазин, он по обыкновению направился в дом Закса и только тут заметил, что лекарство осталось у него в кармане. Но было уже поздно, чтобы передать его «Баронету».
В кухне старая еврейка, мать Закса, готовила вместе с прислугой ужин.
Мотька не любил старуху, которая ругалась постоянно с прислугою за смешивание трефных и кошерных кухонных вещей. Ведьма! И она верховодит всем домом! Сейчас, тоже, проведя по Мотьке взглядом, чтобы посмотреть, кто вошел, она метнула в сторону какое-то кухонное орудие, дернула себя за передник и взвизгнула: —Трефной полонник! Трефная ложка! Повылазили у тебя глаза, что ты даешь это?
Прислуга, покачав в отчаянии головой, нагнулась к шкафу.
«Сама ты трефная, яга чортова», подумал Мотька. Если бы во время погрома убили только эту еврейку, Мотька был бы весьма доволен.
В кухне были две отгороженные комнатушки; он спешил забиться в одну из них, чтобы там зажечь огарок свечи и взяться за «Всадника без головы».
Буська, племянник Закса, ворвался в кухню.
— Мотька, пойдем иллюминацию посмотрим, в саду. Хорошо там. Ракеты пускают.
— А почему иллюминация?
— Именины Переделенков устраивает, пойдем!
— Нет, давай лучше читать.
Буська пристал было как смола, но Мотька решил не поддаваться. Только что он отделался от него, как дверь кухни открылась и влетела барышня, одна из сестер Закса,
— Матвей здесь?
— Здесь.
— Матвей, проводи Флору к Хосудовским.
— Тьфу, черти!
Однако, отказаться нельзя было и «Всадник без головы» очутился под подушкой.
Матвей оделся, чтобы провожать младшую дочь Закса к подругам.
Когда он затем шел обратно, спеша домой, на одном перекрестке перед ним мелькнули фигуры «Баронета» Лондырева и Дамочкина, служившего у Закса перед тем, как на его место поступил Лондырев, а теперь открывшего свой магазин и мастерскую, в которой несколько мастеров изготовляли обувь, подделывая ее для магазина Дамочкина под «варшавскую».
Матвей схватился за оставшееся в кармане лекарство для приказчика и ринулся за ними в догонку.
Приказчик и Дамочкин повернули к парадному бань, которые содержал местный адвокат-делец Сапрыкин.
Мотька на минуту задержался, удивляясь, что могло приказчику и Дамочкину понадобиться здесь в такой день, когда бани были закрыты, но затем он решил все-таки лекарство отдать, чтобы избежать головомойки за забывчивость.
Он вошел в под’езд.
Кто-то из служителей, пробегая по коридору, уставился на него.
— Что надо?
— Мне надо приказчику лекарство отдать, он сейчас сюда вошел.
— Там! — указал номерной на комнату за колонной.
Мотька, завернув за эту колонну, очутился сзади чучела медведя. В комнате он увидел десятка полтора народу. Она была превращена во что-то в роде кабака. Здесь играли в карты, — очевидно, пили, потому что на столах красовались батареи бутылок, а сидевшие за столами возбужденно жестикулировали; какой-то рыжий санитар с жетоном красного креста держал речь.
Сапрыкина среди них не было, Матвей знал адвокатскую тушу.
Чахоточный Дамочкин и галантерейно выхоленный «Баронет» в этой компании были, повидимому, своими людьми, потому что с ними сейчас же начали на перебой здороваться, как только они вошли.
Дав им поздороваться, азартно ораторствовавший санитар изрыгнул фразу:
— А если мы пожар им простим, то завтра они нам сделают еще что-нибудь. У нас под боком детей наших резать будут, как поросят. У них и шабаш, и кагал, и пасха с кровью русских младенцев... А мы как будто в своем же отечестве, попали под их кабалу! Что мы без них не обойдемся что-ли?
И санитар, обведя глазами присутствующих, отпил из стакана, чтобы засесть потом за стол с картами.
— Нужно, чтоб полиция на нашей стороне была, —заметил кто-то. —Иначе нас разгромят.