Однажды Мотька привез товар из конторы транспортно-страхового общества. Это была партия заграничных мужских и дамских ботинок. Ее распаковали и начали метить. Хозяин, проверив накладные и передав их «Баронету», вышел посудачить в соседний магазин Померанца, а приказчик и мальчик взялись за разметку.
— Эх, ботиночки! —похлопал одну пару приказчик, стряхивая с нее пыль щеткой, — картинка... Если бы за месяц перетаскать к Дамочкину десять пар, можно было получить у него за них тридцать рублей. Тебе полгода работать нужно, чтобы получить столько. А Дамочкин чистоганом платит за такие.
Мотька искоса посмотрел на приказчика.
— Если начать таскать, да по десять пар, то тогда и Закс скоро останется без сапог.
— Ты о Заксе не беспокойся. У него есть еще собственный дом.
— А мне деньги не нужны...
— Дурак... — с чувством произнес приказчик и, снова взявшись за разметку, продолжал про себя соображения, в характере которых Мотька не сомневался: он мечтал о поправлении своих дел.
Удача однажды выпала на долю сластолюбивого «Баронета». Эта его удача была связана с прошлой его службой в обувном отделении богача Переделенкова. После этой службы Лондырев оставил след на нравственных достоинствах младшего сына Переделенкова, научив его премудрости разврата.
Молодому бездельничавшему Владимиру Переделенкову он не только преподал науку установления связей и первоначального знакомства с поддающимися искушению прелестницами, но познакомил его и с теми изощрениями эротического азарта, которые только и могли выработаться практикой полусутенерских вкусов Андрея.
Он посоветовал своему «воспитаннику», между прочим, брать у каждой из «принадлежавших» развращенному юнцу женщин прядь интимной растительности.
Для извращенного молодого человека пополнение этой коллекции стало чем-то в роде вопроса его личной мужской доблести. Время от времени он снисходил до посещения своего воспитателя, обычно тогда, когда Закс уходил из магазина обедать. Не стесняясь присутствия Мотьки, приятели вели специфическую беседу, склонясь над элегантной коробочкой с коллекцией, которую этот, одетый по последней моде, франт с наглыми глазами приносил с собой.
— Этой ты не знаешь, этой не знаешь... — об‘яснял развратный молодой человек. —Это пустяк, — горняшка у нас... А это знаешь кто?
И Переделенков склонялся к уху Лондырева.
— Да ну? —удивлялся тот.
— Она! — подтверждал молодой фат.
— Но ведь она же... она... —шепотом отвечал приказчик.
— Какой чорт! — оттопыривал губу и задорно поворачивался в своем английском пальто юнец. — Она!..
И шептал в свою очередь что-то непристойное.
— Значит постриг ее? — захлебывался упоенный приказчик.
— Постриг, —хвастал тот... И оба джентльмена чувствовали себя героями.
Но как ни хвастал Переделенков своими успехами, нарвался и он на неудачу.
Он завязал знакомство с артистками, среди которых была одна певица, кружившая голову всем городским франтам. „Воспитанник“ Лондырева направил свои устремления на то, чтобы снискать ее расположение. Однако это ему не удавалось. Об этой своей неудаче Переделенков и поведал Лондыреву.
— Что? —удивился приказчик, — не дается Мурочка Грунская? Да ты, должно быть, не с того конца приступил к ней. Что же она — с шестнадцати лет не мечтает о мужчине — что ли? Эх ты, а еще денег не жалеешь. Хвастун!
— Не помогают деньги, —буркнул юнец.
— Знакомь меня с нею!..
— Пострижешь?
— Если не пожалеешь несколько ужинов, —сам увидишь. Только имей в виду: я остригу — даю тебе, что тебе надо, чтобы и ты своего добился, но ты мне должен заплатить.
— Сколько?
— Двести рублей.
— Согласен.
С этого времени для Лондырева наступила масленица: на средства Переделенкова устраивались сногсшибательные попойки.
Вскоре после уговора об ужинах, Переделенков, зайдя снова к Лондыреву, начал с того, что с нетерпением спросил его: —Ну, что, — говори!
Андрей хлопнул себе по карману.
— Тут! —и вслед затем достал сверточек в розовенькой ленте.
— Давай сюда, давай! —повернулся к сверточку Переделенков.