— Да, — произнес тот удовлетворенно. — Об этих уже стоит поговорить. А какая им цена?
— Девять рублей.
Мотька с большим интересом следил за тем, чем кончится продажа. А кончилась она тем, что эти именно штиблеты чиновник и купил, заплатив за них после длинного торга вместо шести с половиной, которые запросил приказчик, когда показывал эту пару в первый раз, восемь рублей с четвертью, переплатив таким образом около трех рублей. И эксперт ушел с видом победителя.
— Дурак! —не мог не буркнуть себе под нос Мотька, закрывая за покупателем дверь. Закс, также иронически наблюдавший из-за конторки за этой сценой, молчаливо улыбнулся и начал ходить по магазину, а Андрей удовлетворенно вышел из-за стойки, озабоченно пощупал себе переносицу, которая его беспокоила больше всего на свете, и стал с газетой возле двери, ожидая следующего покупателя и читая новости о деле Дрейфуса, волновавшие всю Московскую улицу.
Мотьку чрезвычайно интересовало, на что приказчик употребит те деньги, которые он получил от Переделенкова. Долгое время Андрей вел себя так, как-будто денег у него и не было. «В банк он их положил что ли? » думал Мотька, когда приказчик жаловался на то, что у него нет денег на новый галстук или манишку.
Лондырев по обыкновению покупал утром на пятачок сливочного масла или осьмушку колбасы, разорялся в исключительных случаях на то, чтобы заменить сахар к чаю халвою на три копейки, но ничем не обнаруживал того, что разбогател от случайного куша. Но вот однажды возле магазина появился какой-то беспомощный и забитый человек в тулупе. Этот человек вызвал приказчика на улицу. Похож он был на мелкого торговца с лотка. Андрей вел с ним какой-то повелительный разговор.
— Кто это? —спросил Мотька приказчика, когда тот вошел в магазин.
— Отец! —раздраженно бросил Андрей. И тут же добавил:
— Дурак, с готовыми деньгами патента не может взять!
Мотька насторожился.
А зачем вам патент. Торговать будете?
— Пивную отец будет держать, —сообщил приказчик.
Положение дел для Мотьки разъяснилось.
С этого времени зачастил беспомощный человечек в тулупе к Андрею, и Мотька узнал о том, что пивная, в которую Андрей посадил отца, была не столько пивной, сколько тайным домом терпимости. Таким образом Андрей и отцу нашел занятие, чтобы тот «не дармоедничал», и деньги пустил в оборот, чтобы не лежали без прибыльного применения.
* *
*
Пробыл Мотька зиму в магазине и поправился; окреп, порозовел и из заморыша незаметно превратился в хорошо вымуштрованного и сметливого городского подростка. Склонность к обморокам у него исчезла. Но он не переставал себя чувствовать на службе у Закса кем-то в роде временного гостя, рассматривающего как-то со стороны все подробности жизни — и семьи Закса, и магазина, и всей Московской улицы.
Было во всей окружающей его жизни что-то, что Мотька силился постигнуть, но что ему никак не удавалось. Во имя чего, с раннего утра до вечера в какой-то лихорадочной суматохе, шумела Московская улица?
Ведь не для того же в самом деле изо дня в день шла здесь сутолока, чтобы только каждый из жителей города мог наесться, вечером вернуться домой и на другой день начать лихорадочную канитель сначала?
Или только для этого и живут люди?
Еще Мотьке было бы многое понятно, если бы горожане, которых он наблюдал, вели человеколюбивую дружную жизнь или хотя бы верили в бога. Но тогда они совсем иначе жили бы.
Очевидно, посещение церквей и все благочестие этих горожан было для вида, показное.
Но, с другой стороны, если никто из окружающих не ведет себя таким образом, чтобы спасти душу благочестивыми делами и верой в бога, если все люди живут по существу так, как живет, например, Андрей Лондырев, знающий только один способ отношения к ближним — кто кого смог, тот того и с ног, — то спрашивается, что плохого будет от того, что и сам Мотька пойдет по тому же пути, станет рвачем еще и почище других? Разве у него не хватит смекалки надуть кого угодно? Или у него не может ожесточиться сердце? Или он не может превратиться в безжалостного себялюбца? Но если он это сделает, то будет ли он счастлив оттого, что нахватается по горло всяких благ. Ведь не в этом же, очевидно, счастье! Но в чем?
В том, чтобы сделаться хозяином? Чепуха! Это будет вечная неудовлетворенность, как у Закса!
Сделаться миллионером? Недоразумение одно, ибо вот Переделенков хотя и богач, но разве не было гнусно Мотьке от одного его вида.