— Ему можно, — отнекивались те. —Пусть попробует, а мы «жиды»!
И по тому, как они спорили при этом, говоря о том, что нужно хоть посредством газеты найти щелку, через которую можно было бы что-нибудь сказать, Мотька догадывался, что этот интерес Закса уже перескакивает за рамки забот о том, чтобы есть, — плодиться и богатеть. А значит, он мог приблизить Мотьку к разрешению начавших возникать у него вопросов о механике жизни.
Как ни старался Закс быть справедливым, однако, Мотька скоро убедился, что он все же от натуры торговца отказаться не может.
Этой же весной, вскоре после пасхи, умерла мать Закса, считавшаяся по документам собственницей магазина. На вывеске и значилось не — «А. С. Закс», а «Берта Давыдовна Закс».
На это имя векселя Закса подписывались по сделкам старухой.
Когда Мотька явился к открытию магазина после традиционных семи траурных дней, в ознаменование смерти старухи, то застал над магазином уже новую вывеску, на которой значилось — «Яков Самойлович Закс». Яков Самойлович был младший брат хозяина.
Мотька удивился этой перемене, еще не будучи искушен в ее значении, но она от него потребовала много работы: в то время, как хозяин и приказчик спешно начали заводить новые книги магазина, ему было поручено заклеивать на всех коробках ярлыки старой фирмы другими с именем нового собственника торговли.
— Разве не Абрам Самойлович будет уже нашим хозяином? —спросил Мотька приказчика. —Для чего это делается?
— А вот увидишь дня через два, усмехнулся тот.
Действительно, Мотька увидел. В ближайшие же дни Закса начали осаждать кредиторы магазина. Были тут местные торговцы, комиссионеры иногородних фабрик, являлись даже приезжие коммерсанты из Привислянского Края.
Некоторые из них, хотя и были удручены тем обстоятельством, что со смертью их должницы и с переводом магазина к новому лицу они лишались следуемых им сумм, относились все же к операции переписки имущества как к естественной вещи и лишь пытались заключить сделку с Заксом о частичной хотя бы оплате долгов, другие возмущались, ругались, грозили, и владелица одной местной бедненькой посреднической конторы, которой Закс незадолго до смерти старухи много задолжал, —разрыдалась, впала в истерику. Закс от нее скрылся на полдня.
Закс принял совершенно недоступный вид и ни на какие уступки не шел, хотя и видно было, что сомнительность всей операции с подставным наследником он хорошо чувствует.
Наблюдая сцены нападок на Закса и прямых обвинений его в мошенничестве, Мотька понял, как бестолково одни торговцы приобретают богатство, другие — разоряются. Для него несомненно было, что посредническая контора наиболее обиженной Гутерманши, во всяком случае, благодаря приемам Закса, действительно, в конец разорена. Вдова с детьми жила на проценты, которые платил ей Закс за долги. Теперь же она лишилась сразу и своего капитала и процентного дохода с него.
Мотьку все это разочаровало в хозяине, о котором он начал было составлять хорошее мнение. Ему сразу стало противно служить в магазине. С другой стороны, его манила на простор из магазина и с Московской улицы жажда новых впечатлений.
Однажды Мотька отправился на пристань получитЬ прибывший для магазина товар. От разливающейся солнечной теплоты он размяк; шум набережной с копошащимися грузчиками, дребезжащими телегами и бурной размашистой работой в порту заражал могучей радостью бытия, делал все впечатления особенно четкими, заставлял жадно вглядываться во все детали залитой солнцем панорамы окружающего.
Вдруг возле самой пристани, на каменном борту набережной, он увидел человека, беспечно спустившего с набережной ноги к воде. Это была какая-то знакомая фигура полуматроса.
Мотька сделал шаг к этой фигуре, заходя в бок сидевшему, и воскликнул: —Дядя Чайченко!
— Э-эй, хлопче, да это ж Мотька, гниловский матросяга наш! Ну, иди, садись — покуремо.
Человек оказался украинцем, рулевым с казачьего судна Головкова.
— Примостился попариться на солнышке, —объяснил он Мотьке. —А попал сюда потому, что сажусь сегодня на один пароход и еду до Севастополя, с тем, чтобы там пересесть на какой-нибудь корабль, отправляющийся в дальнее плавание.
Чайченко рассказал Мотьке, что зиму служил у одного казака на хуторе в устьях Дона. Вентерями ловил рыбу и крутил быкам хвосты. Теперь лето наступило и довольно: — Еду в чужие края, посмотрю, откуда цыгане берутся.
Мотька, радостно встретивший заступавшегося за него рулевого, с удивлением посмотрел на странного путешественника, недоумевая, зачем ему понадобилось знать происхождение или родословную цыган.