— Он далеко от тебя работает?
— Возле верстаков, копается всегда. Испортился. Превратился совсем в гнусного типа. Недавно дают ему нарезать несколько медных трубок, а он их вертел-вертел, ничего с ними не сделал, взял подбросил одному соседу, а у него нарезные украл. Год работает.
— Вот пассажир! У своих же товарищей?.. —изумился Матвей. —И еще метит в техники! То-то будет гадить всем.
Семен махнул рукой.
— Ну тогда надо взяться за него непременно. Приобщим Тольку Сабинина к этому делу, чтобы он последил за ним и на Кавалерке когда-нибудь его застукаем.
— Да, нужно что-нибудь сделать...
Матвей поднялся.
— Как поживает Нюра? — спросил его Семен, подавая руку.
— Работает папиросницей у Кушнарева. Собирается замуж выходить.
— А... пришпилила мне нос, — засмеялся Айзман, и не знает, что я метил к ней в женихи.
— Да. Позовет шафером на свадьбу. А как Боня?
— Фю-и-т! —свистнул Айзман. —Как уехала с отцом, — ни слуху, ни духу.
— Ха-ха! Спекся значит и я, —засмеялся в свою очередь Матвей. —Думал, совсем, было мои амуры на мази, и оказался один пшик. Будем заниматься теперь чем-нибудь другим.
— Чем?
— Посмотрим. Каким-нибудь мужским уже делом, а не бабьим.
— Посмотрим. До свиданья!
И молодые люди, дружески расставшись, направились каждый в свой цех.
* *
*
Матвей работал в кузнице уже месяца три. Научился работать на большинстве молотов. Познакомился со всеми мастеровыми артели Садовкина. Знал каждый уголок кузни. Начал понемногу слесарничать на отделке частей для машин. Работал сплошь и рядом вечерами и в воскресные дни, чтобы выработать на рубль больше.
В это время он начал призадумываться над своим положением; что толку из того, что он сделается через год-два лучшим слесарем и затем начнет бродить по заводам.
Правда, интересного в тех человеческих массах, которые заполняли мастерские было не мало. Жизнь тут царила трудовая, артельная. С первого же дня Матвея, не взирая на то, что он был подростком и только учился еще работать, все стали называть товарищем. Через несколько дней уже после того, как он поступил, его фамилия начала аккуратно фигурировать в табелях заработка, отмечавшегося возле доски, на которой вывешивались номера рабочих. Но что из всего этого было Матвею, когда, заглядывая в будущее, он не видел никакого смысла в вечной работе во имя того, чтобы сомнительно обеспечить свое существование на следующий день.
Он глядел на старого кузнеца Склярова, работавшего в мастерских со времени их основания. Скляров работал здесь и в такое хорошее время, когда рабочим, чтобы удержать их, поднимали заработную плату. Благодаря этому Скляров, подобно полдюжине других пожилых кузнецов, получал четыре рубля в день. Он имел собственный домик уже. Но и Скляров, для того, чтобы этот дом не проесть, должен был работать, как вол.
С двумя молотобойцами он бегал то к наковальне, то к паровому молоту, ворочал тяжести, клевал разогретое железо ручником, правил ударами молотобойцев в течение четверти часа, пока железо не застывало, а затем, когда становился весь мокрым и красным, как-будто его тоже только что хорошо нагрели в горне, подымал с полу ведро холодной воды и через край выливал себе в горло добрую его часть. Этот старичина, действительно же был здоров, как богатырь, когда его не брала никакая простуда! После такого охладительного приема он полминуты отдыхал, а затем снова набрасывался на ковку железа.
Но чего ради он с таким остервенением работал? Мотька знал, что у Склярова целая уйма детей, для которых не хватало даже Скляровского жалованья и вот он нагонял себе так называемые аккордные. За работу, произведенную кузнецом сверх вычисленной инженерами и технической конторой нормы, полагалось дополнительно вознаграждение пропорциональное выработке каждого мастерового, и это гнало Склярова, гнало также пожилых кузнецов Пусто— войтова, Мокроусова и Соколова, а за ними тянулись и другие.
И сколько не работал Мотька, когда он ни стоял на молоте, все время продолжалась эта свирепая работа с дышущим печью металлом. Все время ухойдакивались под работою кузнецы и молотобойцы.
— Неужели всю жизнь так? —снова и снова спрашивал себя Матвей.
Работа слесарей не была такой отчаянною. Слесаря за некоторым исключением, работали обычно с прохладцей. Труд возле верстаков не требует такого напряжения физической силы, как движение кувалд или ворочанье клещами с ручником в руках. Но разве от этого дело было лучше, если слесаря могли приработать что-нибудь только сверхурочной работой? Разве, в итоге, можно было кому-нибудь из них мечтать хотя бы о маленьком перерыве, о недельном отдыхе? Отдых могла принести безработица или болезнь, но этого все рабочие боялись до того, что избегали даже думать об этом.