В центральной линии горен ближайшими к молоту Матвея были горна мрачного Мокроусова и хитрого начетчика Зинченко. Относительно этого начетчика Матвей никак не мог понять, верит ли тот сам в бога или только ухаживанием за иконой (он был чем-то в роде старосты при иконе) евангельскими проповедями, библейскими текстами и филантропическими начинаниями в пользу безработных, осиротевших членов рабочих семей и тому подобное, пускает пыль в глаза кузне, чтобы заслужить у окружающих признание. Он был совершенно никудышним кузнецом и держался на работе, кажется, только именно тем, что рабочие не дали бы уволить его, как своего духовного опекуна. Странный способ нашел человек, чтобы обеспечить себе неприкосновенность со стороны администрации цеха!
За десятком горен центральной линии, невидимые для Матвея, работали рессорщики, со стороны которых доносилось дребезжание стали. Они работали под молотом рыжего Солдатенкова. Вместе со штучниками-кузнецами, изготовляющими штампы, муфты, буфера и колесные спицы, под одним средних размеров молотом, у немца Бунге, работали Соколов и Скляров.
У этих двух ветеранов кузниц была сложная и крупная работа. Поэтому они двое занимали места больше, чем десяток других кузнецов. Соколов сейчас под молотом возился с тормозо-приводным рычагом и командовал то Бунге, делая наклоном головы такт ударам, то молотобойцам, поощряя их быстрей ворочать рычаг. С молотобойцами Гвоздевым и Трынкиным работал вручную на своей наковальне Скляров. Он отделывал колено системы паровозных поршней, имевшее такой вид, что его никак нельзя было уложить под прямые механические удары парового молота, и поэтому кузнецу пришлось налечь на живую рабочую силу.
Эти три человека развивали бешеную энергию.
Сам Скляров был высоким человечиной с окладистой седеющей бородой, которую обжигали сыпавшиеся искры.
Гвоздев и Трынкин были неуклюжими здоровыми ломовиками. Не мало, должно-быть, до поступления в мастерские поворочали они мешков на берегу в качестве грузчиков, но в такой азартной работе и там они не маялись.
Вынув из горна колено, Скляров ворочал его, держа одной рукой на наковальне, чтобы придать ему необходимое положение. В то же время другой рукой он бил ручником то по наковальне, то по нагретому месту, командуя таким образом ударами молотобойцев.
Последние, стоя против кузнеца перед наковальней, напрягались в спешке, чтобы не дать остыть железу. Размахивая мимо ног кувалдой, каждый из молотобойцев с силой выбрасывал ее за спину, после чего она, пролетев около плеча и головы, и описав полный круг, ударялась в красную мякоть железа, но тут же соскакивала с него к ногам, взлетала, ударяла, снова соскакивала к ногам и снова взлетала над головой. Гвоздев, не умевший работать с левой руки, как автомат шатался вместе с кувалдой, не чувствуя света в глазах. Трынкин же, измяв правую руку, не смел остановить работу пока не остыло железо и особым треском ручника по наковальне Скляров, не давая сигнала к перерыву, решил все-таки восстановить ослабевшую уже силу своих ударов. Тогда он, не прекращая движений, перебросил кувалду с правой руки на левую и с теми же надсадистыми, несущими его самого то к верху, то к земле, размахами, что и прежде, начал бить левшой.
Матвей, не переставая сам работать рычагами молота, глядел пока кончится ковка у Склярова. Наконец, характерной дробью ручника по наковальне кузнец скомандовал остановку. Остановился и сам. Тогда Гвоздев, шагнув к коробу и отерев снятой с головы фуражкой пот со лба, тут же сел, а Трынкин сделал шаг или два на месте, непроизвольно переступив ногами, и очумело остановился, дожидаясь, пока у него в глазах не перестанет кружиться кузня и сам он не почувствует свое тело твердо стоящим на ногах.
Матвей, понимавший состояние, в котором должен был находиться молотобоец, захотел выразить ему сочувствие.
— Трынкин! —крикнул он, не переставая работать, —закурим папироску.
Молотобоец, оглянувшись на зов, пошел за угощением к баловавшемуся иногда папиросой Мастеровому. Матвей одной рукой достал из кармана красную коробку «любительских».
— Что, заездил вас Скляров? — спросил он нескладного с одутловатым лицом парня.
— Чорт! —хрипло прогоготал Трынкин. —За полцеха работает. Спасибо за папиросу, товарищ!
И через пять минут он уже снова стоял у наковальни, чтобы опять продолжать работу с кувалдой.
Но работала и вся кузня, ходило ходуном все здание от шума и сотрясений, вызываемых ударами молотов.
Далеко сзади Матвея артель подняла заслон в сварочной печке, накалявшейся через форсунки нефтью. Она вытащила слившийся белый «пакет», составленный из десятков пудов обрубков железа. Сияние пылающего пекла печи метнулось фантастическим светом и длинными тенями встречных предметов по кузне.