Сам Матвей знал уже все песни, какие только были известны в кружке Михайлова.
Кружок Михайлова некоторое время вел инженер Николай Андреевич Шпак, но потом он исчез. Из состава кружка выбыл Грек из Нахичевани и папиросница Елена, переведенные в другие кружки вследствие перегруппировки, произведенной во всей выросшей организации. Кружок сложился теперь таким образом, что состоял, за исключением пропагандиста почтово-телеграфного контролера Чайченко и его сестры Полины, из одних рабочих железнодорожных мастерских.
Кроме организатора кружка — Михайлова и прежних членов — Ильи Сабинина, Матвея и Качемова, в него теперь входили инструментальщики — рябоватый молодой человек Гущин и его сожитель по квартире Лиманов, рабочий сборного цеха Литвинов, рабочий чертежник Калашников. Все это были квалифицированные и развитые мастеровые. Большинство из них занималось не только книгами, но также и музыкой; почти у всех у них была заметна определенная склонность к личному сибаритству. Но именно потому, что всем им сравнительно недурно жилось, они и к собраниям подходили, оценивая их как один из видов запрещенного развлечения. У Матвея к этой группе товарищей перестала лежать душа, когда он с ними познакомился поближе. Несмотря на это, кружка он не бросал, связь поддерживал, но при очередной раздаче брошюр и распространении прокламаций только он с Качемовым и Ильей Сабининым и помогал Михайлову. Благодаря этой работе он скоро стал знакомиться и с другими революционерами, а среди последних он тоже скоро зарекомендовал себя таким образом, что его стали считать способным на самые серьезные предприятия, связанные с преданностью организации. И он стоил этой репутации.
Однажды в обед Захар позвал его пойти с ним безотлагательно в одно место по какому-то делу. Матвей, никогда не останавливавшийся там, где дело шло об организации, и ни о чем из любопытства не расспрашивавший, немедленно, под предлогом посещения доктора, снялся с работы и последовал за конспиративным Зекой.
Тот повел его мимо мастерских к станции.
По дороге к ним присоединилась девушка, и они пришли в багажное отделение вокзала.
Девица, только что приехавшая из Екатеринослава, привезла, как оказалось, в багаже транспорт нелегальной литературы, некоторые типографские принадлежности и собственные вещи.
Но упаковка конспиративного багажа была настолько легкая, что девица — интеллигентная барышня в плетеной шапочке и меховой кофте, назвавшаяся Верою Давыдовною —не решилась брать ни носильщиков, ни извозчиков, предпочтя обратиться по имевшейся у нее явке прямо к Михайлову в мастерские, откуда вызвала его по телефону.
Михайлов и Матвей получили багаж, и, не подозревая, что за ними стали уже следить, на собственных плечах отнесли его на пару часов на квартиру инженера Шпака. Туда же послали на извозчике и девицу, чтобы она провела время, пока Михайлов отыщет более надежное место и для нелегальщины и для девицы. До окончания работ Михайлов и Матвей возвратились в мастерские.
Между тем содержимое багажа уже было известно жандармам, и те откладывали арест только из расчета, что, благодаря легкомысленной неосторожности девушки, им удастся захватить еще других революционеров.
Поэтому жандармское управление поручило группе филеров проследить, куда будет доставлен багаж, и, когда оказалось, что двое мастеровых с Верой Давыдовной перенесли его в квартиру и без того выслеживаемого Шпака, возле дома впредь до ночного обыска и ареста был поставлен целый наряд шпионов.
Была суббота. Окончив в четыре часа работу в мастерских, на квартиру Шпака отправился, кроме Михайлова и Матвея, давнишний член организации, сидевший уже три раза в тюрьме, слесарь электрического цеха Ставский.
Приехавшая девица была его знакомой, и он хотел ее отвезти в более безопасное место, чем дом Шпака.
Но, когда все трое товарищей подходили к углу последнего квартала, перед домом Шпака, Ставский вдруг остановился.
— Шпион, — шепнул он, указывая на гороховую фигуру человека, делавшего вид, что он читает афиши. — Я его хорошо знаю: видел у жандармов.
Товарищи остановились, довольные, что сыщик не видел их, и Ставский махнул рукой, зовя товарищей итти назад.
Молча мастеровые повернулись и, не оглядываясь, пошли обратно. Ставский, немного подумав, предложил всем разбиться и зайти к дому с другой стороны, следуя друг за другом на некотором расстоянии. Он сам пошел впереди.
Обойдя несколько кварталов и приблизившись к последнему углу дома с другой стороны, Ставский вдруг замедлил опять шаги, сделал диверсию отступления и повернул назад, дав знак и следовавшим товарищам.