— Я с таким, как вы, не хочу и говорить. У вас нет ни усов, ни бороды...
— Ум не в бороде, а в голове, — решительно отрезал Ставский. Если вы так цените бороды, то примите сперва на работу тех стариков, которых три месяца подряд увольняли, тогда мы поговорим. А пока идите и ждите наших представителей; тут вам делать нечего. Мы вас уже хорошо знаем, чтобы слушать, что вы нам скажете. А мы прежде выработаем требования, тогда придем к вам сами. Правильно я говорю, товарищи?
— Правильно. Долой его!
— Тю! Тю!
Начальнику, которого рабочие ненавидели, осталось только ретироваться. Через полчаса к нему пошли депутаты со списком требований и с наказом дать завтра собранию отчет о переговорах.
А наступивший на завтра день оказался днем провокационного искушения рабочих.
Убежденные, что в их среде нет ни одного изменника и потому несомневавшиеся в том, что может быть сегодня же администрация удовлетворит хотя бы часть их требований, рабочие сходились утром во двор мастерских к проходной будке.
На серых досчатых воротах висело объявление, напечатанное на машинке. Рабочие подходили к нему, читали его, испуганно озирались и разбившись на группы, надорванно делились убившими дальнейшую возможность борьбы сообщениями.
В объявлении значилось, что все рабочие должны немедленно же итти получить расчет, так как мастерские закрываются, и что кто не возьмет расчета, тот будет выслан на родину.
Рабочие старались не глядеть друг на друга. Прошел слух о том, что какая-то группа уже собирается завтра стать на работу.
От организованных рабочих не укрылось настроение-стачечников, вызванное объявлением. Они сами были смущены неожиданным оборотом дела. Как только пришли вожаки стачки, члены организации сейчас же окружили их, сообщая им новость.
Ставский отделился от товарищей и подошел к воротам, чтобы прочитать объявление.
Пробежав его глазами, он стал соображать, как ему объяснить рабочим уловку администрации. Машинально подняв голову и с тоской пробегая взглядом по крышам заводских цехов, он вдруг увидел за забором над кочегаркой электрического цеха несколько клубов дыма.
Сразу же лицо энергичного вожака оживилось.
— Смотрите! Смотрите! — воскликнул он, указывая окружавшим его рабочим на дым: — закрываются мастерские?!
— Греют котлы! — объяснил кто-то изумленно.
Все подняли глаза к трубе кочегарки. Секунду царило молчание. И когда тяжелые головы рабочих уразумели значение многоговорящего дыма, который уличил их хозяев в приготовлении для стачечников западни, их глаза вдруг сделались не менее черствыми, чем мозоли их одервенелых рук.
— Пугают живодеры, а сами уже приготовили и машины. Пойди в контору и сразу ткнут на работу. Сволочи!
Рабочие начали толпиться к ядру организованных товарищей, и Ставский поднялся, чтобы объяснить во всеуслышание о попытке спровоцировать их на отступление. Стачечники пришли в озлобление и вполне поняли урок.. Отныне они были связаны решением бороться еще тверже.
В этот день к концу митинга собрание разрослось настолько, что явилась необходимость перенести митинги со двора мастерских куда-нибудь в другое место. Решено было устраивать их за выгоном рабочего поселка, в так называемой Камышевахинской балке. Туда и приглашались на следующий день рабочие.
Матвей, бывший после освобождения еще без работы и придумывавший как ему присоединить свои силы к общему делу стачечников, встретился в этот день, во время расхождения митинга, с Моргаем.
Его пресловутый покровитель-рессорщик совершенно неожиданно для Матвея обрадовался.
— Матвей! И ты, тоже тут орудуешь? Пойдем ко мне, поговорим немного, повоюешь с моей бабой, а то она живьем грызет меня, что я плохо зарабатывать стал. Ничего не понимающая несознательная кацапка!
Матвей не верил своим ушам. Прошло всего несколько месяцев со времени его последнего разговора с детиной рабочим, и Моргай вместо боязни подвохов со стороны «социалии» говорил уже об отсталости жены.
Матвей решил пойти к Моргаю, чтобы понять, откуда у непостоянного и азартного здоровяка взялся новый дух.
Когда они пришли домой, Моргай заставил жену, действительно ворчавшую молодуху, дать на стол картошку с селедкой и достал остаток водки из полубутылки.
— Я непременно угощу тебя, хотя ты, про меня даже на митинг вынеси о том, что я водки выпил. Я же понимаю, что ты страдал пять месяцев за таких дураков, как я. Я и раньше все видел, да помалкивал, потому что нельзя мне, сам видишь: баба такая, что эх... Детей куча... Не до справедливости. А теперь я начхал и на Стразова, и на начальника, и на всю буржуазию. В морду каждому плюну, кто скажет, что социалисты не за народ.