Оба юноши хохотали. Веселый рассказ о проделке товарищей примирил Анатолия, обиженного тем, что Илья и Матвей не взяли его в Тихорецкую, и он только намекнул, чтобы в следующий раз его не оставляли слоняться зря возле митинга, когда ему можно тоже дать дело.
— Все что-нибудь делают, — упрекнул он Илью, становясь под рукомойник, чтобы умыться, — а я хожу, да ушами хлопаю, все одно как этот ишак — Цесарка!
— Ха-ха-ха! — захохотал Илья, вспоминая героя столкновения, послужившего поводом для начала забастовки, — что он делает?
— Да ничего! Ходит, хлопает себя руками по бедрам и диву дается: как он все это наделал?! что это творится?! как ему теперь быть?! Он думает, что если теперь забастовка кончится, то ему одному за все только и придется расплачиваться. Ha-днях уже спрашивал одного кузнеца: а что, мол, по чужому паспорту можно где-нибудь в другом городе жить.
— Ха-ха-ха! — снова захохотал Илья, — Цесарка хочет сделаться нелегальным. Вот умора! Чудак!
Старый Сабинин, растревоженный во сне смехом сыновей, вытянул на сундуке из-под шубы ноги, поднял измятое лицо и зло посмотрел на смеявшихся.
- Жеребцы! Ни свет, ни заря ржете, как в казарме. Где пропадал две ночи, брандахлыст?
Илья повернулся к отцу и с добродушной иронией поглядел на него.
— Не зуди: дам на шкалик! У меня сейчас хорошее настроение.
Анатолий прыснул и стал возиться с самоваром, чтобы скрыть смех.
Проснулась и захлопотала мать, молчаливая, энергичная Николаевна. Она налила воды и стала раздувать уголь, отстранив от самовара Анатолия. Подняв раза два голову на Илью, она, наконец, решилась обратиться к нему и надтреснутым голосом предупредила:
— У нас хлеба нет, дети, одна капуста! Лавочник не дает. Хотите завтракайте, хотите нет. Если бы достал, Ильюша, хоть рубль, можно бы еще обернуться.
Илья достал из кошелька три рубля и дал бумажку матери, а затем обернулся к проснувшемуся братишке:
— Скорей одевайся! Сходи купить хлеба, колбасы и шкалик водки отцу. Будем гулять сегодня.
— Где купить: рано! — попробовал возражать Сенька.
— Рано буржуям штаны надевать, да монатки собирать, а такие пистолеты, как ты, уже давно митинга ждут на балке. Ступай!
Подкупленный предстоящим угощением старик растерялся, не зная, какой ему ориентации держаться в виду необычного внимания Ильи: то ли нападать на весь белый свет, то ли поддабриваться к сыну и хвалить стачечников. Ничего не понимая, он неопределенно крякнул и начал натягивать сапоги. Мать взялась за веник. Илья ваксил штиблеты, расчитывая, что митинг пройдет также празднично, как и все предшествующие.
Семье, однако, даже не пришлось позавтракать. Открылась дверь и почти одновременно в комнату вошли соседка Сабининых — кочегариха Белокопытова и нагруженный покупками Сенька, который тут же остановился, очевидно, решившись всем своим видом подтверждать правильность новостей, принесенных соседкой.
— Вы дома, ребята? — поздоровалась и заговорила, не делая передышки, кочегариха. — Чего же ты их не гонишь, Николаевна? — ткнула пальцем она на парней. — Самые первые молодцы на весь Темерник, можно сказать, и сидят дома, а там казаки собираются устроить побоище мирным жителям. Как же вы это ничего не знаете? На митинг не дают собираться, а вы сидите здесь!
— Что такое, в чем дело? — удивился Илья. — Разве мешают на балку итти?
— «На балку!» Если бы на балку, так и разговаривать было бы нечего, а то весь Темерник заставили верховыми да пешими, так что даже к колодцу не думай итти воды набрать, а то «на балку»!
— Рабочие идут наверх к балке, а их гонят домой — подтвердил Сенька. — Ругаются везде на улицах.
Илья рассеянно взглянул на братишку, взял шапку и повернулся к Анатолию.
— Ну, некогда чай пить: бери, Анатолий, кусок колбасы с хлебом. Пойдем! Завтракайте одни, — сказал он домашним.
— Куда же вы пойдете, — попробовала остановить сыновей мать. — Вам больше всех надо? Матери вам не жалко!
Илья взял успокаивающе мать за руку:
— Вернемся, матуся, здоровехоньки. Разве мы маленькие? Мои тоже все пошли и слушать ничего не захоте
ли,— сочувственно кивнула Белокопытова.
Илья отхватил у Сеньки кусок колбасы и базарной булки и с Анатолием вышел на улицу, спешно закусывая на ходу.
Улицы неприглядного рабочего поселка были оживлены. Поселок расположился на обрывистой возвышенности, и для того, чтобы подняться на гору к степи, нужно было не только преодолевать крутой подъем мимо хибарок и домиков рабочих, но местами даже посчитать десятки ступеней на лестницах.