В услышанное верилось с трудом.
— Постойте, значит, Чак уже несколько месяцев назад знал, что вы заинтересовались нашей фирмой?
— Просто ему приказали помалкивать о наших разведмероприятиях. Занусси не знал, осуществится ли сделка, и его никто не собирался вводить в курс — разве что постфактум. Однако Чак вполне представлял себе, что в случае извещения других о нашей заинтересованности в «Гетце-Брауне» дальнейшая его работа в компании окажется весьма маловероятной. А потому Занусси принял разумное решение: держать рот на замке.
— И всё равно оказался уволен.
— Таковы, мой друг, превратности корпоративной жизни. Не переживайте — прежде чем выпихнуть из самолета, вашему знакомому предложат весьма привлекательный парашют. Никто не станет увольнять Чака перед праздниками — в конце концов, незачем портить человеку отдых.
— Понимаю, но моя жена, в общем-то, не станет особенно распространяться…
— Она ведь работает в пиаре? Не хочу вас задеть, но людям, работающим в связях с общественностью, свойственна разговорчивость.
— Клаус, при всем моем уважении, полагаю, вы излишне осторожны.
— При всем моем уважении, Эдвард, данный вопрос находится в моей компетенции, и я имею полное право настаивать. Поскольку утечка информации до вашего назначения может поставить весь разработанный план под угрозу срыва. Ваше назначение на пост нового редактора второго января окажется для жены чудесным новогодним подарком. Вам следует просто позвонить ей второго числа из офиса и притвориться, будто вы сами только что узнали о повышении. Вы же превосходный продавец, по всем статьям. Следовательно — актер. Разумеется, вы сможете изобразить потрясение и удивление.
— Вероятно…
— Итак, могу ли я заручиться вашим словом, что услышанное останется между нами?
Триста штук… Киваю. Креплин похлопывает меня по спине:
— Превосходно. Дело решено.
Номер Клауса располагается на семнадцатом этаже, в углу «Волдорф Тауэрс». Башня гордо возвышается над городскими небоскребами. Жилое помещение не уступает размерами средней величины футбольному полю. Две спальни, огромная кухня.
— Довольно просторно, — замечаю я.
— Владельцам здания нравится, что их выбрал «Клаус-Зандерлинг», так что нам всегда идут навстречу. Шампанского?
— А почему бы и нет?
Клаус снимает телефонную трубку, заказывает у портье бутылку «Крюга». Если Креплин пытался произвести впечатление своим поведением в стиле «деньги — мусор», то немцу удалось добиться поставленной цели. Примерно через минуту в апартаменты постучали.
— Приехали гостьи, — заметил Клаус, направляясь к двери.
— Гости? — переспросил я, — не знал, что вы ожидаете…
Не успел я договорить, как вошли две очень высокие сильно накрашенные блондинки. Каждой примерно двадцать пять или чуть больше. Протянув Клаусу снятые пальто, обе продемонстрировали едва ли не копирующие другу друга черные платья, обтягивавшие женские тела, точно хирургические перчатки. Настоящие девушки из эскортагентства. Мне тотчас же стало неловко.
— Леди, — заговорил Креплин, подталкивая дам в комнату, — позвольте представить вам моего товарища, мистера Аллена. Эдвард, это — Анжелика, а вот Моник.
— Как жизнь, сладкий? — осведомилась Моник, простецкое произношение которой недвусмысленно свидетельствовало: говорившая — отнюдь не урожденная француженка. Обе молодые женщины устроились на диване. Креплин одарил меня очередной акульей улыбкой, и я незамедлительно понял: испытывает, проверяет на верность. Прояви я возмущение по поводу своднического знакомства с двумя проститутками (а то была явная ловушка) — уволит за желание остаться чистюлей. Но если переспать с Моник или Анжеликой, на меня появится компромат, к тому же Клаус будет знать: в глубине души я — слабак, готовый подставить под удар семью, лишь бы продвинуться по работе.
Моник и Анжелика задымили сигаретами. Креплин подсел ко мне, прошептал:
— Надеюсь, вы не станете возражать.
Отвечаю, тщательно подбирая слова:
— Да, Клаус, вы устроили настоящий сюрприз.
— Но ведь приятный, а? Скромное рождественское угощение от «Клауса-Зандерлинга». Вы уже определились с предпочтениями?
Анжелика жевала жвачку и выпускала густые кольца дыма. Моник, прости господи, выглядела чуть респектабельнее, чем девчонки, подрабатывающие на Восьмой авеню (правда, вместо багряных шорт в обтяжку носила облегающее черное платье).
— Знаете, — доверительно сообщил я, — я собираюсь отлить. Когда вернусь, тогда и решим. Хорошо?