«Волга» уже исчезла за поворотом…
Логинов ни слова не сказал на прощание так и не обернувшемуся на них шоферу.
Только крутой, по-солдатски выбритый, молодой затылок остался в памяти Корсакова…
Было уже часов десять вечера. Машин и прохожих в этих старых переулках было мало. Неясное шевеление света в уже ночном небе можно было принять за низкие облака… Или за игру света огромного, еще в полную силу освещенного города.
Логинов полез за платком и неожиданно звучно высморкался.
— Вот ты… И круглый сирота?! И одновременно — дед!
Слова прозвучали мягко, по-стариковски.
Он смотрел на Кирилла взглядом простого человека, опоздавшего на семейные торжества — и на горькие, и на радостные.
Кирилл не хотел продолжать разговор об отце, промолчал.
— Да-а… Дочка родила? Нахабинский… Значит?
Логинов померк, стих.
— Многого… Ты не знаешь!
Это был уже прежний, мгновенно замкнувшийся, Логинов.
— Хоть от позора… Нахабин спас сына своего! И дочь твою! Вот, как получается…
Неожиданный прилив ярости так же неожиданно прошел, как и возник. Снова Иван Дмитриевич смотрел на сына своего старого друга, «второго отца», с почти нескрываемой, расслабленной нежностью.
— Сколько тебе… Сейчас?
— Сорок шесть. Стукнуло!
Корсаков тоже отчего-то растрогался.
— Вот-вот… Правильно все! Так и должно быть — сорок шесть!
Логинов что-то всерьез подсчитывал в уме.
— Подумать только… Почти — полсотни) — рассмеялся он. И вдруг неожиданным, каким-то деревенским, от плеча, ударом несильно хлопнул Кирилла по спине. — А все… такой же! Дуррак!
Он рассмеялся — открыто, громко, радостно — на всю улицу!
— А ты подумай — сколько же мне?! Отцу было бы под девяносто?! Мне семьдесят — скоро — пять! Тебе — под пятьдесят! Сыну твоему — лет эдак двадцать один… И еще родился… Александром назвали?!
Кирилл невольно кивнул головой.
— Так я и знал… Что именно Сашкой! Санькой…
Логинов внезапно забасил на почти дьяконовской ноте: «А-а-ле-екса-андр!».
Он обхватил, облапил своими, еще могучими руками Кирилла Александровича. И снова, чуть оттолкнув, спросил (с лихостью, с хитрецой!) с пониманием всей Кирилловой обиды на него.
— Ну, что стоишь? Зовешь в дом? «Али — нет»?
— На поминки? — прищурился Кирилл.
— И на крестины! И на поминки! На все… Поди, не чужой я еще? Для тебя?!
В вопросе этом были и вызов, и мольба… И приказ!
Кирилл вдруг почувствовал… Почти озноб! Еле-еле смог справиться с не слушающимися его губами.
— Нет! Все нужно… В свое время!
И добавил — жестче:
— А поминки давно уже прошли! Да и ребенка… Только разбудим!
Он слышал участившееся, тяжелое дыхание Логинова.
— Ну… Ты! — Вскинулся было Иван Дмитриевич, но сдержался. Добавил тише: — Обижаешься? Напрасно! Я же все, что мог…
— Не знаю… Какие у вас были счеты с отцом? Это вам надо было их выяснять… Самим!
— Мы-то, кажется, выяснили… С ним! А вот с тобой?
Кирилл чувствовал — еще немного и наговорит лишнего.
— А со мной? У вас?! Никаких счетов — между нами — нет! И быть — не может! Кто — «вы»… И кто я?! Я лучше вас сейчас на такси посажу… А то… Еще вас потеряют?! Весь город переполошат! Вон, вон… Такси!
Кирилл Александрович — опрометью — бросился к медленно ехавшему по их кривому переулку такси с зеленым огоньком.
«Лишь бы не отказался везти!» — молил он бога.
…Логинов молча сунул руку для пожатия. Медленно втиснулся в непривычное кресло старого «такси».
— Нет! Неважный из тебя… «Карьерист»! — Наконец нашел слово Логинов.
Не обернувшись на оставшегося стоять (почти посредине мостовой!) растерянного, словно пьяного, но почему-то необыкновенно счастливого Кирилла.
Корсаков, не помня себя… Добрел до дома.
Поднялся на лифте на свой этаж. Всунул ключ в дверь своей квартиры, но почувствовал, что ее уже кто-то отпирал с другой стороны.
— А у нас новость! — заявила с порога Марина. — Генка — женится!
— Потом, потом… — только и смог произнести Кирилл и отодвинул Марину. Сбросил ей на руки пальто и быстро, чуть покачиваясь, побрел к себе в кабинет.
— А папа-то у нас… Пьяненький! — услышал он за спиной дурашливо-веселый голос Галки.
Кирилл рухнул на свою тахту, только успев сбросить башмаки.
За стеной, в гостиной, слышались возбужденные голоса. Звяканье посуды, музыка…
«Пусть я — пьяненький!!! Это очень даже хорошо. …Быть пьяным! Без вина… — Улыбался про себя Корсаков, утыкаясь лицом в мягкую, привычную подушку. — А вы… Молодцы! Вы веселитесь! Выходите замуж! Женитесь! Рожайте детей… Живите! А я просто пьяненький… Дур-рак! И неважный «карьерист!»