Черепанов замолчал, ожидая реакции. Гусев тоже молчал. Вот тебе раз! Шуточки, понимаешь… Один дурак в ванне сидит голый, мыло на нем чешуей сохнет, другой шампанского требует. А дело-то, выходит, странное, мягко говоря…
— Чепуха какая-то, — вздохнул он. — А то Карпов без нас эту правду не знал. Кроме того, директора приходят и уходят.
— Уходят. Согласен. Но я сообщил тебе только половину. Меньшую половину. В кабинете директора во время передачи — по стечению обстоятельств или, может, это закономерно — сидел Вершинин, секретарь обкома по промышленности, ты его знаешь. Так вот, он через Карпова просит меня расширить мое выступление и отдать в газету. На предмет широкой гласности. «Трибуна рабочего, — сказал Карпов, — это трибуна, с которой директору не всегда позволено говорить». И, по-моему, я уловил в его словах печаль. Ты после этого еще раз хочешь спросить: «А то Карпов без нас не знал?»
— Нет, я хочу спросить: а если бы Вершинин не слышал крик твоей души? Или если его завтра уберут, и придет другой, которому самодеятельность не по нраву?
— Исключено! Я же сказал, что случайное пребывание на заводе Вершинина можно рассматривать и как закономерность. Так или иначе мнение рабочих — а это, Володя, теперь уже мнение рабочих завода — стало бы известно. В одной инстанции может сидеть Ужакин, в другой инстанции может сидеть Калашников, но если считать, что ужакины и калашниковы — это сегодняшний день, тогда, конечно, головой в омут… Просчитать варианты — это, прежде всего, вычислить правду сегодняшнего дня, и тогда все остальное — дело техники. Тогда и тактическая, и стратегическая победы обеспечены!.. Я тебе очень советую: вылезай из своего корыта, вытрись насухо, выпей чаю и подумай над тем, что я тебе сказал. Когда я стану директором завода…
— Ясно! — перебил его Гусев. — Ты мне в кабинете персональную ванну поставишь… Что тебе на все это ответить? Хорошо получилось. Неожиданно. Эффектно получилось. Молодец! Снимаю, как говорится, шляпу. И грех на себя не взяли, и дело, глядишь, выиграет, перестанут чепухой заниматься, только…
— Что — только? — быстро спросил Черепанов.
— Не знаю… В барабаны бить не хочется.
— Так и не надо. Это всегда плохой тон — в барабаны бить… Пока! Кладу трубку, а то ты насквозь отсыреешь…
— Миленькое дело, — сказала Оля, когда Гусев, кутаясь в халат, сел за стол. — Взяли моду. Между прочим, разложение Древнего Рима началось с того, что патриции целыми днями безвылазно торчали в банях, пировали, спорили, а это, как показала история, упадок.
— Оленька, потом, — попросил Гусев. — Ладно? Потом поговорим о падении Рима…
Ему надо было разобраться: что произошло? Почему он, инженер, человек, к своему делу приговоренный пожизненно, знающий цену точному расчету, — почему он вдруг почувствовал странный привкус этой чрезмерно выверенной победы, тактической и стратегической, как громко выразился Черепанов. Что насторожило его? Неправдоподобная, снайперская точность, с которой действовал Сергей? Так это же замечательно! Человек умеет считать варианты. С ходу — и в яблочко! Но… Это ведь значит, что если бы он не был уверен в успехе, он бы не выступил? Хм… Трудно сказать. Факты есть факты, все остальное — домыслы. Человек ради общего дела рискует… Конечно рискует, чего уж там, именно так все это и расценили. Неправыми средствами? Но ведь он согласился выступить по поводу, а не «за» или «против», и не его вина, что администрация слишком положилась на авторитет передовика производства. Ждали гладкого обращения к сознательности, получили крик души… Ага, вот что! «Крик души» — это я сам придумал. Нет, это не крик, и уж, во всяком случае, не души… Это нечто, имеющее форму крика души. Нечто очень похожее, раз поверили… Чего я, собственно, всполошился? Радоваться надо, когда в инженерном дело душа, сколь ни привлекательно это понятие, становится компьютером, а не дилетантским вдохновением пополам с невежеством, когда торжествует, наконец, грамотный рационализм… Ра-ци-о-на-лизм! — протянул он, словно пробуя слово на вкус. Вкус ему не понравился. Как лекарство: знаешь, что полезно, а все равно горчит. — Ладно, буду пользоваться плодами рационализма, а сам возьму сейчас и поступлю глупее некуда, пусть трезвый расчет рыдает…
— Оля! — позвал он. — Я прикинул, вот что у нас получается. Через две недели возьму на несколько дней отпуск, и мы поедем. Хотелось бы только уточнить — зачем мы едем? Рассказывай, я весь внимание…
Потом — был уже второй час ночи — он позвонил Черепанову.