Черепанов остановился. Он говорил быстро, желая высказаться сразу: ему нужно было сказать это Наташе, ему и Гусеву нужно было это сказать, но он остерегался, что не поймут, ведь уже не понимают, ищут подвох, второе дно, а выворачиваться наизнанку… Да и для себя еще не все ясно.
— Ты устала, да? Давай отложим, разговор долгий.
— Я не устала, Сережа, мне любопытно, только… Я пока не вижу связи.
— Я ее тоже не сразу увидел. Тут получилось некоторое смещение. Логика, которая возникает не сама по себе, а та логика, которая тебе нужна сегодня как рабочий инструмент. Я рассуждал так. Все нечеловеческое в человеке — от крокодила, или, проще говоря, продиктовано злом — и войны, и стремление к наживе, да все, в общем, на что смотреть противно, но! — это ведь только опереточный злодей сознает, что он воплощение зла, а обыкновенный человек — нет, не сознает. «Такова жизнь, — говорит он себе, — таков человек», и тащит к себе в нору что подороже или заставляет другого гнуть на себя горб. Человеку говорят: твое предназначение — это мысль, дух, творчество; говорят ему это люди, познавшие истину, а человеку не очень хочется их слушать, ему хочется побольше нахапать, послаще поесть, ублаготворить себя, потому что в этом — самоутверждение: ничем иным он себя утвердить не может, не знает как, не научен. Сиюминутное застилает человеку горизонт. Ему не понять, что любое количество благ никогда не сделает его счастливым, потому что плоть ненасытна. Где же выход? Он в том, что человека — хочет он того или не хочет — надо заставить принять истину. Заставить его быть добрее, терпимее, утверждать себя человеческим достоинством, а не тем, что ты богаче других, сильней, удачливей.
— Заставлять ты предлагаешь как — палкой?
— Не дури! Но принуждения не исключаю.
— Во благо. Понятно… Половина того, что ты сейчас сказал, — банально, половина похожа на утопию. Я понимаю так: ты — человек с развитой корой головного мозга, задавил в себе крокодила, и ты взял на себя миссию… — Наташа хотела улыбнуться, но не получилось. — Тебе не кажется, что в этом… Что-то от суперменства?
— Примерно на такую реакцию я и рассчитывал, — вздохнул Черепанов. — Ты говоришь банально. Банально — это то, что касается других, а то, что касается тебя, — это всегда впервые. Ты говоришь — миссия. Я называю это долгом. Ты говоришь — супермен. Это ты сказала, не подумав. Каждый из нас обязан отдавать людям то, что имеет. Я должен реализовать уверенность в своих силах. «Я — могу!» — ты знаешь, эта присказка, которую я повторял когда-то про себя, она и сегодня держит меня на плаву. Я умею добиваться цели… Все, что я сказал перед этим, — теория, рассуждения вообще, в масштабах человечества. На практике, в нашей с тобой жизни, скажу так: Володя талантливый человек, он должен реализовать свой талант, но часто обстоятельства сильней его или он слабей обстоятельств. Я должен ему помочь. На данном этапе — это всего лишь эпизод. Если шире, скажу по-другому: я чувствую себя вправе навязывать свою волю другим. Но только в той области, где я вижу дальше других, лучше других, что надо делать и что не надо.
— Сережа! А если… Вдруг ты видишь не так и не то?
— Это быстро обнаружится. Техника — не философия, тут на кривой кобыле не объедешь. Не так и не то — значит, я никуда не годен… Но ты не дослушала, сейчас я скажу нечто скандальное. Мне нужна власть. Я, человек технически малозначительный, обладаю способностью чувствовать и беречь тех, кто представляет собой народное достояние. Чувствую — я уже говорил об этом Володе — правду сегодняшнего дня. Я должен за нее бороться, но для этого мне нужна власть, и я буду ее иметь… Ты удивлена?
— Еще не знаю…
— Я спросил «удивлена», хотя надо было спросить — ты поражена, ты от меня такого не ожидала? Беда в том, что желание иметь власть сразу же ассоциируется с ходким понятием — властолюбие, упоение властью, а для меня — это оружие, не более. Но! Чтобы иметь власть, надо быть расчетливым, рассудочным, уметь сделать верный шаг в жизненной игре.