Вот тогда и заходится сердце. Сейчас оно спокойно. Суд продолжается. Идет своим чередом. Но Олю он в зал не пустит. Нельзя! Для нее это — удар наотмашь, такой, что не устоять. А если его оправдают и она останется в неведении — тоже на всю жизнь хватит горькой вины за чужих людей.
Такую цену он платить не намерен.
32
— Дмитрия Николаевича вызвали в Москву, — сказала секретарша Зиночка. — Срочно. Он просил вам передать… — она заглянула в блокнот. — Просил передать, что в среду ждет вас в первой половине дня. На редкость пунктуальный человек, — добавила она с долей удивления.
«Всем бы нам так», — подумал Гусев. Балакирев не только не забыл, что просил его зайти, но и успел предупредить секретаршу. Похвально… Чем все это, интересно, кончится?
О чем будет разговор и как они будут разговаривать, он понятия не имел, но задержка с визитом к главному инженеру его устраивала. Черепанов, который всегда прав, и на этот раз дал верный совет. Балакиреву нужно показать коляску. Ну что ж, покажем. Хромом и никелем она не блещет, вместо кожзаменителя — дерматин, но зато дешево. Это у Липягина королевский выезд, а в серию нужно попроще… Кстати, о Липягине. Это мысль. Хорошо бы подвергнуть коляску экспертизе потребителя, тут за Липягиным первое слово. Попросить его разве, пусть погоняет ее в самых жестких режимах.
Вечером он позвонил Липягину. Телефон молчал.
— Странно, — сказал Гусев дочери. — Одиннадцать часов, не гуляет же он в такое время.
— Наверное, у него опять телефон не работает, — предположила Оля. — Линия временная, иногда барахлит.
— Я тебя очень прошу, зайди к нему завтра, передай записку.
— Хорошо, — кивнула Оля. — Я все равно собиралась ему журналы отнести.
На другой день, когда Гусев вернулся с работы, она сказала:
— Все в порядке, Иван Алексеевич согласен.
— Спасибо, Оленька. Он мне звонил, телефон ему уже починили. Закончим испытания, и все. Поедем с тобой в путешествие, я хоть развеюсь.
— Никуда ехать не надо, папка. Отменяется. Путаница вышла. Все в порядке, не беспокойся.
— Вот и славно. А то, честно говоря, дел по горло… Как у тебя с кино? — вдруг вспомнил он. — Что-то ты давно ничего не рассказываешь.
— Нечего рассказывать. Никакого кино больше нет. Я отказалась.
Оля выглядела усталой, бледной, говорила нехотя.
— Ты здорова?
— Я здорова… Просто я прочитала сценарий и отказалась. Это кино для дураков. И про дураков. И до конца досмотреть его только дураки смогут. Ты «Чучело» видел?
— Какое чучело? — удивился Гусев.
— Папка ты папка, — вздохнула Оля. — Серый ты у меня… Скажи, почему в сказках все так хорошо кончается?..
33
Ксения Борисовна пекла пироги.
— Дождалась дорогих гостей, — сказала она Пряхину. — Вы уж вечерком зайдите, хочу познакомить вас с дочерью и внучкой.
— Непременно. Тем более что моя шляпа, как я понимаю, может спокойно висеть в шкафу.
— О да! На этот раз совершенно спокойно…
Они улыбнулись друг другу как два человека, связанных маленькой, но все же тайной. Тайна эта была смешной и грустной. Ксения Борисовна не выносила одиночества, была общительной и вместе с тем панически боялась людей, хоть как-то посягавших на ее покой, и потому приезд родственников или знакомых, возымевших намерение у нее погостить, оборачивался для нее катастрофой. «Я хочу дожить спокойно, — говорила она, — и мне мешают люди, которые не так накладывают варенье в блюдечко, пусть они это делают у себя дома…»