— Я его тоже не разглядела, — сказала Вера.
— Ты не разглядела, потому что не в себе была. Этот человек карабкался по насыпи… Представляете, карабкался, как таракан.
— Мама! Он же сильно разбился или поранился, кровь текла…
— Да, да… Не успели мы с мужем сообразить, что к чему, — Верочки нет! Глянула — сердце остановилось. Вдали паровоз мчится, а наша дочь рядом с этим человеком, не пойму, что делает… Я в крик! Вернись! — кричу. Хочу побежать — ноги приросли. Муж тоже растерялся. Какое-то мгновение всего… Оказалось, человек без сознания был или, может, почти без сознания, на рельсы выполз, а там, знаете, то ли стрелка, то ли крюк какой-то. Зацепился он, никак не может…
— Никакого там крюка не было! Я его тяну, кричу — дяденька, скорей, а он на меня посмотрел и говорит — беги, а то убьет, и встать хочет. Тяжелый! И прямо поперек рельсов лежит…
— Далеко было, метров триста, но все видела, как в бинокль, — продолжала Лена. — Верочка на рельсах, паровоз совсем рядом… Дальше — не помню! Побежала, ноги не идут, а тут сразу гудки, тормоза заскрипели, муж закричал что-то… В себя пришла — вокруг люди бегают, Верочка рядом стоит, плачет… Как у меня без инфаркта тогда обошлось?!
— А человек этот… Он жив остался? — спросил Пряхин.
— Тогда еще живой был. Верочка его с рельсов почти стащила, но тут паровоз налетел…
— Меня как шарахнуло! — весело сказала Вера. — Я под откос кубарем! Это маму чуть удар не хватил, а я и понять ничего не успела. Паровоз остановился, все выскочили… Говорят — живой, только поранило его… А мы удрали!
— Не удрали, а уехали, — строго поправила ее Лена. — Представляете? Это она сейчас такая храбрая, а тогда слова сказать не могла. Она очень впечатлительный ребенок. Муж говорит — давай уедем, а то начнется канитель, что да как, задержат нас тут, Верочке это ни к чему, ему помочь мы уже ничем не можем… Сели и уехали. Хорошо, у мужа железные нервы, а то бы в аварию попали, так напереживались… Вот и выходит — никто не знает, от чего умрет. — Она, забыв, казалось, о только что рассказанной драматической истории, улыбнулась. — Я считаю, лучше умереть от вкусной еды, чем от какой-нибудь неожиданности.
— А я думаю, что лучше погибнуть в бушующем море, чем захлебнуться пищей, — сказала Оля.
— Да, да, конечно, — снисходительно заметила Лена. — Белеет парус одинокий, и все такое… Со стороны да по рассказам — это одно, а когда сама видишь — это очень страшно, поверь мне. Ты даже побледнела. Ты, Оленька, наверное тоже очень впечатлительная, девочки в вашем возрасте…
— Я не впечатлительная! — громко сказала Оля. — Собирались пластинки слушать. Я поставлю? — Она обернулась к Вере. — Посмотри, какие старые, даже язык не повернется назвать их дисками.
— Это ты хорошо сказала, — поддержал сидевший рядом Пряхин. — Язык не повернется. «Диск Клавдии Шульженко», например. Не звучит. У нее могли быть только пластинки. — Он открыл патефон и стал крутить ручку. — А ты, оказывается, геройский человек, Верочка. Как юная партизанка. Мужика выволокла.
— В состоянии аффекта, — пояснила Лена. — Мне потом врачи сказали, что в состоянии аффекта и не такое можно.
— Вот именно, не такое. Некоторые, например, в состоянии аффекта совсем в другую сторону драпают, а чтобы под поезд лезть… — Внутри патефона что-то гулко треснуло. — Все, граждане! Сеанс отменяется, авария. Ветерану пора в капиталку.
— Это вы зря, — улыбнулся Гусев. — Дайте-ка мне, я его оживлю. Пружина просто соскочила.
— Реанимация, — сказал Черепанов. — Оживляем, чтобы позабавиться… Скажите, Лена, вы не помните, как его фамилия?
— Чья? — не сразу поняла Лена. — Мужчины того? Откуда же… Так все быстро случилось.
— Тем более все такие впечатлительные, — сказала Оля. — А вы, Сергей Алексеевич, наверное, больше всех.
— По-моему, ты грубишь, — тихо заметил Гусев.
Черепанов на ее слова внимания не обратил.
— А вы все-таки попытайтесь вспомнить, — настаивал он. — Может, потом слышали?
— А в чем дело? — тревожно спросила Лена. — Ничего больше мы никогда не слышали.
— Так я вам скажу. Липягин его фамилия, Иван Липягин. Я же его знаю. Пьянь подзаборная! Вот он как, оказывается, все повернул!
— Да что ты, в самом деле, — сказал Гусев, отрываясь от патефона. — Там как раз наоборот было. И не пьет Липягин, не выдумывай.