– А Дитрих о замке мечтает. Идиот.
–Замолчи! – внезапно крикнул отец, и глаза его под лохматыми бровями гневно сверкнули, – совсем как у Нильса. – Он идёт воевать за великую Германию! Не сметь оскорблять солдата вермахта!
Ну и дела! Я ошеломлённо смотрел на отца… и не узнавал его. Мама громко всхлипнула. Отец рассерженно стукнул кулаком по столу. Это привело меня в бешенство. Я вскочил, но отец уже неумело утешал маму. Ох, лучше бы он не пытался!
– Да что с тобой, Эрна? Перестань! – пророкотал он и постучал по маминому плечу. Так хлопают лошадь по крупу. – Дитрих, несомненно, вернётся к Рождеству! А этот оболтус, – кивнул на меня,– мог бы помочь! Глядишь, быстрее вернулись бы!
Я почувствовал себя побеждённым и нахмурился. Как будто кто-то поднял меня за плечи и толкнул к дверям.
– Пойду пройдусь, – бросил я через плечо уже в дверях.
– Крепкий тыл, тоже мне… – прошипел мне вслед отец.
Уходя, я расслышал глухие мамины рыдания, но, сжав кулаки вышел. Давно ли отец стал таким?! Он не считал Германию побеждённой, потому что конец Первой мировой войны он встретил на чужой, русской, территории. Он рассказывал мне, какие огромные у русских земли. И бездорожье. Не самое удачное сочетание, если собираешься нападать.
VII
Тем солнечным утром понурый Дитрих бочком протиснулся в стерильно чистый кабинет Нильса. Тот сидел за сверкающим письменным столом и неторопливо листал какую-то папку. На первой странице красовалось моё крупное фото. Увидев её, наверняка я почувствовал бы себя свиньёй. В мясном отделе на рынке.
Увидев её, и Дитрих почувствовал себя свиньёй. Он тихо опустился на краешек стула. Он чувствовал, что поступает не по-товарищески. Или наоборот – по-товарищески? Ганс – заблудшая бестолковая душа, его надо как можно скорее спасти, вернуть в безопасное лоно НСДАП.
Но всё же разговор у них никак не клеился. Дитрих понимал, что с крючка Нильса ему не соскочить. Из мягких лапок Нильса никому не вырваться. И Дитрих беспомощно, словно в поисках защиты, оглянулся на плотно затворённую белую дверь.
– Не хочет он ехать. Ни в какую, – глухо проговорил Дитрих. – Поговорите с ним. Я сделал всё, что мог.
Нильс даже глаз не поднял от папки. Не глядя на Дитриха, он сделал величественный жест рукой – дескать, свободен. И Дитрих поспешно вышел.
Следом за ним в кабинет зашёл наш командир взвода. Нильс жестом пригласил его садиться. Командир взвода молча уселся и тут же – без разрешения – закурил. А Нильс, словно в продолжение некого разговора, спросил:
– А какое происхождение у этого Гравера?
Командир взвода дымил так, точно в кабинете Нильса жгли целую вязанку хвороста.
– Почище нашего, – флегматично отозвался командир, выпустил кольцо дыма и проводил его взглядом, как даму.
– Неужто сам Один был его предком?
–Практически.
Они разразились таким хохотом, что чуть не полопались оконные стёкла. Наконец Нильс смахнул слёзы, захлопнул папку и небрежно забросил её в верхний ящик стола.
– Ладно, – подытожил Нильс, – пусть пока остаётся тут. С вами пускай едет Лейбнехт. А Гравера ты получишь. Обещаю, он поедет следующим.
Командир взвода одобрительно кивнул.
VIII
Довелось и мне посетить тот кабинет, – буквально на следующий день. Удовольствие ниже среднего. Нильс точно так же сидел за своим сверкающим столом, просматривал какие-то бумаги. Распахнув дверь, я, как ветер, ворвался в его кабинет, и…
Однако обо всём по порядку.
…Следующим утром я, беспечно насвистывая, явился в гараж нашей части, чтобы проверить, как поживает мой Отто. Домой забирать его нельзя. Отто – военный мотоцикл, состоит на службе вермахта. Сунул ключ в замок гаражных ворот – не тот. Перепутал? Нет. В чём дело? Кто-то сменил замок?
Пока я раздумывал, из-под земли вырос Бруно и оттёр меня своей тушей.
Я только взглянул на него, а этого жирного воина уже отбросило назад шага на два. Ну и храбрец! Я обернулся. Вокруг – никого. Я глянул на Бруно; он испуганно жался к гаражным воротам, и в его глазах засветился ужас. Ну и вояка! Голос Бруно сорвался на визг:
– Отставить, Гравер! Охрана!
Тут же послышался топот сапог, будто табун лошадей бежит на выпас. Ясно, связываться бесполезно. Это проделки Нильса.
Так вот, ворвался я в кабинет этой обезьяны и довольно учтиво, как мне тогда показалось, спросил: