Да, он, Викторас Домантас, никогда не требовал дивидендов за свой патриотизм, всем сердцем осуждал разных «патриотов от коммерции», мечтал лишь о том, чтобы его поняли и дали возможность выполнять работу, полезную родной стране, в соответствии с его способностями. То, что общество делилось на классы сыновей и пасынков, он считал величайшей несправедливостью. Если когда-нибудь доведется ему пользоваться большим авторитетом, он употребит все свое влияние, чтобы уничтожить неравноправие среди соотечественников! Тут не должно быть места пассивности и равнодушию!
Свернув в свою неосвещенную улочку на Зеленой горе[6], он замедлил шаг, смахнул со лба пот и подумал, улыбаясь, как сообщит жене эту великую новость. Вот удивится, вот обрадуется!
Домантене, уложив Альгирдукаса спать, читала очередной роман. Когда вошел муж, она отложила книгу и, словно предчувствуя что-то, ждала его слов. Домантас мельком взглянул на жену и, прикинувшись расстроенным, процедил:
— Плохая новость, Зинут… Отказали мне от места делопроизводителя.
Домантене вскочила, на цыпочках подошла к нему и с гримаской огорчения на лице запричитала:
— Что же теперь будет! Ах, ах… Отказали от места делопроизводителя… И назначили директором департамента! — ликующим голосом закончила Зина и бросилась к мужу. Она долго целовала его, гладила темные пряди волос и, чувствуя себя наверху блаженства, повторяла: — Директор департамента! Господин директор…
— Пока еще не директор… Но откуда тебе известно, что меня собираются назначить?
Счастливая жена тихонько смеялась и лукаво поглядывала на мужа — все еще не могла прийти в себя от радости.
— Представляешь, как трудно мне было сохранить все это в тайне? Так хотелось рассказать, так ждала я этого назначения!..
— Кто же все-таки тебе сказал?
— Кто? Да господин Мурза! Он еще на балу проговорился.
— Ну и ну! — покачал головой муж, дивясь ее осведомленности. Понятно теперь, почему Мурза подозревал, что Викторас догадывается, зачем он его пригласил. — Хм, оказывается, и на балах можно узнать кое-что дельное. Недаром ты так рвалась туда. Значит, у вас была деловая беседа…
Довольный женой, он нежно прижал ее к себе.
Однако теперь Зина задумалась, на ее лицо, как темное облачко, набежала тень озабоченности. Прильнув к мужу, она каким-то глубоким, серьезным голосом произнесла:
— Я тебя очень, очень люблю, Викторас…
Он благодарно взял ее руку и прижался к ней губами.
Домантене как бы стряхнула мимолетную грусть, выскользнула из объятий мужа, захлопотала по хозяйству, предложила ему чаю, поинтересовалась, какое жалованье у директора департамента, и тут же заговорила о необходимости сменить квартиру, о новой мебели.
— Разве это столь важно? — недоуменно спросил Викторас.
— Конечно, важно! — всплеснула она руками. — Надо вести себя, как подобает директору! Ты же рассказывал, как живет Мурза…
Домантасу стало немного не по себе. Опустив голову, он долго над чем-то раздумывал.
— Мне этот человек иногда не очень нравится. Сдается, он не прочь, по словам одного нашего поэта, извлечь из подковок жука золотые гвоздики…
— Но он же сделал тебе много добра! Только благодаря ему ты — директор. Пусть будет счастлив, и ты будь счастлив, чего вам делить? — пожала она плечами, не вполне понимая, в чем муж упрекает Мурзу.
— Конечно, я счастлив, Зинут, — сказал он. — Счастлив, что ценят меня, что доверяют важные государственные дела. Если я и сделаю карьеру, то лишь благодаря собственному труду. Вопросы быта, квартиры, хлеба насущного решатся сами собой. Главное — приносить пользу отечеству, честным трудом отплатить за то, что оно дает нам…
Домантене промолчала, но чувствовалось, что за этим молчанием скрывается какая-то ирония.
Викторас окончательно договорился о новой работе, получил назначение и собирался принимать дела. Прежнего директора Янкайтиса перевели в Каунасскую таможню.
В последний день месяца, без двадцати восемь утра, Домантас явился в министерство. Слегка взволнованный, он несколько раз прошелся по еще пустому коридору, разыскал сторожа и попросил его отпереть директорский кабинет. Тот недоверчиво оглядел незнакомца.
— Прошу прощения… А вы кто же будете?
— Новый директор.
— Сию минуточку, господи директор, — засуетился старик и загремел ключами.
Домантас переступил порог кабинета и огляделся. Просторная, высокая комната. В углу — большой письменный стол, перед ним — два обтянутых кожей кресла.